Для людей на земле сегодня я один могу дать полное решение. Я знаю, что случилось с "Вудро Вильсоном". Ибо я был одним из пятнадцати тысяч солдат на этом судне, когда оно отплыло; и я был на нем, когда оно приземлилось в пустыне Виктория.
Мы отплыли из Ньюпорт-Ньюс, пылая энтузиазмом и уверенные в том, что с нашими знаниями и способностями, как только мы достигнем равнин вокруг Багдада, очага войны, борьба закончится и наша Америка восторжествует.
Ибо мы были отборными людьми, молодыми, но испытанными работниками в научных областях. Я специализировался на атомной структуре до тех пор, пока в то время не подумал, что знаю все, что нужно знать. Вспомните, в оправдание моего тщеславия, что мне было тогда всего двадцать.
Различия в званиях тогда еще не были отменены, и я оказался расквартированным с тремя другими сержантами в маленькой каюте на главной палубе.
"Вудро Вильсон" был включен во флотилию из сорока семи судов, но, безусловно, был самым большим и быстроходным. Без сопровождения, поскольку у нашего правительства тогда не было ни одного боевого корабля, мы прошли двадцать миль, прежде чем заметили первый воздушный разведчик. С тех пор мы знали, что наш маршрут будет патрулироваться этими гигантскими воздушными крейсерами.
Я подозреваю, что капитану Блюхеру было приказано вести корабль на максимальной скорости всю дистанцию и, конечно, он не проявлял никакого беспокойства о том, чтобы не отставать от других подразделений флота. Мы вышли из гавани в шесть утра, к полудню не было видно ни одного транспорта, к ночи мы были далеко к югу от широты Каролинских мысов, в нескольких милях от них и двигались на юго-восток по пустынному морю. Наша скорость составляла шестьдесят семь узлов — скорость, которую наши турбоэлектрические двигатели внутреннего сгорания могли поддерживать в течение сорока дней без остановки для заправки топливом.
Когда я в тот вечер поднялся на палубу, в поле зрения не было ни корабля, ни самолета, ни земли. Это меня порадовало. Мне было грустно, и я хотел побыть в одиночестве.
Мои соседи по комнате были замечательными парнями. Мой самый близкий друг на борту, Слим Эссингер, был моим соседом по койке. Слим был психологом; он действительно был экспертом в области разума, контроля над разумом и чтения мыслей. Даже в те дни ментальная наука была хорошо известна. Так что не было возможности быть одиноким.
Но я был. Не только одинокий, но и грустный и подавленный — скорбящий о Лонни Даве. Я хотел Лонни, каждая клеточка моего существа звала ее. Я почти все еще чувствовал ее поцелуи, свежесть на моих губах. Но я хотел большего, гораздо большего. Это было ее физическое присутствие, по которому я тосковал.