С древности глубокой и поныне
Солнце никогда не отдыхало.
Человек без изначальной силы
Разве может вслед идти за солнцем?
Город окружен со всех сторон ровным полам. С самолета казалось, что он стоит на зеленом ковре. Дымились трубы, сияли на солнце крыши зданий. На южной окраине возвышалась четырехугольная шестидесятичетырехметровая башня, с поэтическим названием: Пагода диких гусей. Тысяча триста лет тому назад монах Сюань Чжуан переписывал в ней санскритские книги, привезенные из Индии. Пагода тогда была частью большого буддийского монастыря. Прошло тринадцать веков. Монастырь разрушился, разошлись монахи. Но, как и встарь, стоит, бороздя небо своим острым шпилем, Пагода диких гусей, возвещая миру могущество «изначальной», строительной силы человека.
В Сиане самолет заправили бензином. Поднявшись с аэродрома, он сделал круг над городом, потом второй, набирая высоту. Стрелка высотомера показала три километра. Далеко внизу осталась Пагода диких гусей и сами гуси. Летчик повел самолет прямо на юг. В нос мотора упиралось солнце. Под крылом появились позолоченные острые горные шпили, голые гребни гор. Временами возникали мохнатые с ног до головы кряжи. Это был знаменитый Циньлинский хребет, который делит страну на Северный и Южный Китай. По обеим сторонам хребта лежат земли, совершенно различные по климату, по природе и даже по быту населения.
С давних времен север и юг были связаны друг с другом только тропами. Потом было сооружено Сычуань-Шэньсийское шоссе. Но что мог сделать этот ручеек в общении двух океанов! В Пекине нам сказали, что сейчас через Циньлинский хребет прокладывается железная дорога. На сооружении ее трудятся сто тысяч человек. Сто тысяч! Пробито двести восемьдесят шесть туннелей, воздвигнуто около тысячи мостов. И это на протяжении всего лишь пятисот пятидесяти километров. Возможно, мы летели над этой рождающейся трассой, которая вот-вот вздохнет и наполнит жизнью горы. Но, конечно, с высоты трех тысяч метров увидеть ее было невозможно. Перед нами беспрерывно плыли, как на кинопленке, разбросанные в хаотическом беспорядке суровые отроги хребта. И когда уже казалось, что конца-края им не будет, бортмеханик вышел из кабины и сказал через переводчика:
– Северный склон кончается.
На «кинопленке» мелькнули последние кадры: высокие каменные нагромождения, изрезанные глубокими, острыми ущельями. И сразу же появились пологие увалы. Начался южный склон Циньлина.
Навстречу ползли облака. Головное появилось под мотором, скользнуло по хвосту и пошло дальше. За ним распластались по небу, словно отары белых овец, тысячи других облаков и закрыли землю. Они были белыми и идеально чистыми, как лебяжий пух. Некоторые мохнато вздыбливались, напоминая фонтаны.