Ну а дальше это новое накатывает на нас такими волнами, что огромные пагоды и храмы основателя Минской династии, расположенные на погребальном холме величиною в добрую сопку, сооружения редкой красоты, сверкающие немеркнущими красками, поражающие причудливостью архитектурных линий, свежестью фресок, своеобразием барельефов, мельчают от обилия экскурсантов, заполняющих дворы и парки. Можно сказать, не боясь впасть в преувеличение, что даже в дни, когда была свежа память о том, кто здесь погребен, место это не посещалось так, как теперь, после освобождения. Несколько любителей старины, три – четыре иностранных туриста с «кодаками» на ремешках – вот и все, кого могилы эти, по словам экскурсовода, видели в гоминдановские времена. Рабочим и крестьянам, конечно, и в голову не приходило, что такое великолепие существует на белом свете.
А теперь вот, несмотря на то что приехали мы поздно, почти к закрытию музея, толпы ходят во дворах и серьезно, как нечто для жизни важное, выслушивают объяснения экскурсоводов, медленно разбирают иероглифы Длинного мавзолея, венчающего холм. Несколько пионерских экскурсий приехало откуда-то на автобусах. Ребята сошли с машин, чинные и сосредоточенные, с барабанами, с вымпелами на бамбуковых древках, но быстро освоились среди этих пестрых громад, и вот теперь их смех, топот молодых ног, крики, обрывки песен вспугивают древнюю тишину, разносятся под многовековыми сводами усыпальниц.
Как и у нас, в Советском Союзе, тут, в народном Китае, в музеях и памятных заповедниках можно любоваться не только экспонатами и уникальными сооружениями, но и вот этой жадной до знаний публикой, разношерстной, разнообразной, часто разноязыкой публикой, жадно, как губка, впитывающей знания.
Эти люди, не всегда все понимающие, но жаждущие понять, усвоить, эти простые, открытые для знаний души, – насколько они интереснее кадровых посетителей западных музеев, этих буржуазных туристов, с равнодушным видом, торопливо и деловито шагающих мимо мировых шедевров с единственной целью, чтобы потом поставить галочку в программе своего тура против звучных наименований – Парфенон, Лувр, Ватиканская галерея, Метрополитен-музей, или бродящих из зала в зал с видом сомнамбул с единственной целью убить время, которое некуда девать!
Тут, во дворе, удается осуществить несколько рискованную затею. С первого дня в Китае мне хочется попробовать испытать труд рикши. Они так неутомимо, с таким независимым видом крутят педали своих велосипедов, что со стороны это может показаться не очень трудным делом. Но в Пекине слишком людно. Европеец-рикша – это уже попахивает сенсацией. А здесь, на тихой стоянке, где никого нет, кроме самих рикш, присевших возле своих фаэтончиков и режущихся в кости прямо на земле, можно, пожалуй, попробовать. Наши спутники долго убеждают рикш уступить ненадолго колясочку, может быть, даже свидетельствуя при этом, что сулянин находится в здравом уме и твердой памяти. Рикши посмеиваются, качают головами, но наконец все-таки соглашаются и выбирают самую лучшую коляску. Сесть в нее они отказываются наотрез, и это приходится делать одному из спутников. Как и всегда, когда берешься за незнакомое дело, противно волнуешься, боясь осрамиться. Так и оказывается. Коляска никак не хочет сдвинуться с места. Сдвинувшись же, она катится, как бы даже подталкиваемая сзади, но при этом все время норовит забрать в сторону, вывернуться, что ей, в конце концов, и удается, а седок едва не оказывается на земле.