Да ладно? Неужели оставит без ответа мое прямое оскорбление?
Внезапно Шереметьев размахнулся и хлестнул себя по собственной руке! Багровая полоса пересекла предплечье дважды, в паре мест, где кожа оказалась рассечена, заструилась кровь.
— Трахаюсь я так же. Надейся и молись, чтобы не испытать этого на себе. Твои минуты сгорели. Можешь идти.
Меня охватила ярость. И обида. Я не могла просто так взять и уйти.
Шереметьев распустил рукав светлой рубашки, и материал сразу окрасился в кровь. По его лицу даже не было видно, но ему больно.
— Вы так наказываете всех своих студентов?
— Нет.
— Только избранных? Самых спесивых, да?
— Ты первая.
От этого мне стало еще хуже.
Его палец коснулся моего подбородка, приподнял его и удерживал, пока я не подняла на него взгляд. Его лицо приблизилось к моему, и я оцепенела. Что я ждала? Может поцелуя?
В какой-то миг его большой палец коснулся моей нижней губы. Мягко коснулся. Словно в ласке, которой я была недостойна. Меня дернуло от его прикосновения.
Вот теперь я поняла, что означает «ударила молния».
— Постарайся не нарушать правила, чтобы не пришлось сбивать с тебя спесь во второй раз. По-настоящему.
Шереметьев убрал руку и зашагал к двери. Уже из коридора донеслось холодное:
— Увидимся утром.
Но утром его не было.
А вот ощущение его пальца продолжало держаться. Оно покалывало губу, пока я убегала. Оно держало меня, когда я принимала душ и переодевалась. В столовой я поймала себя на прикосновении ко рту и думала о его чертовом пальце, пока накладывала себе обед.
Ни на парах, ни во время прогулки я не видела Шереметьева. Я искала его взглядом. Не потому, что я хотела его увидеть. Но я не могла избавиться от мыслей о нем.
Я не могла перестать думать о том, как нежно он держал мое лицо и гладил по губе. Столько лет я мечтала получить такую привязанность, ласку, нежность. Он сам по сути принял мое наказание… Зачем? Чем бы он это ни называл, я бы назвала это заботой. Обо мне.
Интересно, как он целуется?
Я так сильно хотела испытать это, что почувствовала его губы на вкус. Мужской, мускусный запах с толикой корицы.
Жадность, страсть, сдерживаемые давно им самим, которые прорываются через все понастроенные им плотины. Черт, даже если это фантазии, я хочу поцеловать его!
Все, с чем я раньше сталкивалась, это торопливые ласки, небрежные поцелуи и смелые поползновения, которые я сразу пресекала.
Плохо думать о прикосновении ректора. Нет, скорее всего, это ничего не значило для него, и если я не перестану забивать себе этим голову, я превращусь в очередного упоротого члена его фан-клуба.