Я извернулась, чтобы посмотреть в его лицо, и сердце остановилось.
На его лбу пульсировала вена. На лице застыла боль и страдание... И это опустошило. Все превосходство и значимость перед ним испарились. А еще на его лице читался приговор.
Шереметьев не собирался исключать меня из академии.
Ни до, ни после порки.
Дурацкая музыка замолкла, и в тишине раздавалось только наше хриплое дыхание.
Я взглянула на дверь. Она все еще была заперта, но по опыту я знала, что, если кто-то хотел подслушать, он мог услышит весь разговор.
Шереметьев развернул меня к себе и давил всем телом.
Его грудь вздымалась. От него пахло грехом, раскаянием и войной.
Война все еще продолжалась. Я смотрела в его глаза и понимала, что проигрываю. Пришло время признаться.
— Простите меня. Я пыталась соблазнить вас, не думая, что станет с вами, если это получится.
— Еще что-нибудь? — его голос был низким, грубым, сексуальным и полным желания.
— Я ругаюсь матом каждый день и каждую ночь мастурбирую.
— Катя, — простонал он.
Я выдохнула ему в рот, смакуя его жар, его восхитительный темный запах.
— Но я ничуть не сожалею о том, что сейчас произошло между нами.
— Ты не умеешь сожалеть, — его рука в моих волосах расслабилась, его пальцы скользнули вниз, чтобы погладить затылок и шею. — Но это делает тебя особенной.
— Это радует.
— Не меня.
Я проглотила свою гордость и выдержала его взгляд.
— Мне очень жаль, если я вас обидела...
Он закрыл глаза, но напряжение не покинуло его тело. Он меня не отпустил, не спешил отодвинуться. Держал, как будто никогда не отпустит.
— Простите меня?
Он уронил кулаки на стол по обе стороны от моих бедер.
— Уходи, — прошептал он.
— Сейчас? — я все еще была в плену его рук.
Его рот говорил одно, но язык тела подразумевал другое.
— Немедленно. Или будет поздно.
— Что, если я хочу этого?
— Убирайся!
Слова застряли в горле.
Я ужом вывернулась из его объятий. Не помню, как я открыла дверь и оглянулась уже из коридора.
Шереметьев стоял там, где я его оставила, наклонившись вперед, упершись кулаками в стол. Руки прямые, голова опущена, подбородок прижат к груди. Но его глаза, пылающие огнем, прикованы ко мне.
Я заколебалась. Он же хотел меня, а я его, так почему бы…
— Уходи, Катя, — шевелились только его губы. Голос был очень низким и гортанным. — Беги.
Я и побежала.
Через все здание, вниз по лестнице и прямиком в рощу, я бежала, не останавливаясь и не оглядываясь, пока не достигла парка.
Я перевела дыхание только когда остановилась. Дотронулась до ягодиц и зашипела от боли.
Задрала юбку и осмотрела себя, ожидая увидеть рваные раны и кровь. Но нет. Моя кожа только покраснела. Все это пройдет за пару дней и следов не останется.