Поэтому ничего, выберемся.
Тут главное — отчетливо осознавать, что времени для манёвра остаётся все меньше, а значит действовать придётся быстрее и точечно. Учитывая нюансы, потому как, например, вполне может оказаться, что удержаться на должности министра получится в лучшем случае до завтрашнего вечера. Если его не снимут уже сегодня по требованию иностранных делегаций, то завтра это сделает Алексеев с пометкой о государственной измене.
Ну ничего, время Протопопов привык использовать рационально и ковыряться пальцем в носу он не станет ни за что.
Ну а начинать следует с самого простого — требовалось получить понятные обоснования своим действиям при Думском погроме, которые бы этот самый погром объясняли. Насколько это поможет далее — это уже другой вопрос, но постелить себе перину надо.
Как говорил один человек — Для того, чтобы высечь искру разума из барана, его надо высечь.
Вот этим Протопопов и планировал заняться прямо сейчас, заходя обратно в помещение тюрьмы.
Чуть ли не в дверях Протопопова встретил Голицын, весь мокрый, бледный.
— Прошу за мной, Николай Дмитриевич, наш выход, — бросил Протопопов, направляясь прямиком к камере.
— З-зачем? Вам плевать на то, что Алексеев послал Государю императору телеграмму? — изумился Голицын.
— Идёмте, мне нужен такой свидетель как вы, я задам уважаемым арестантам всего один вопрос, а вы засвидетельствуете ответ, чтобы потом им не удалось отказаться от своих слов, — продолжил Протопопов на ходу. — Все это нужно именно потому, что мне далеко не плевать.
Голицын не ответил, он был все ещё бледен и даже напуган, но за Протопоповым пошёл.
Зашли в камеру, куда накануне завели сразу троих горе-революционеров.
Гучков.
Чхеидзе.
Керенский.
Все трое сидели за столом с недовольными рожами. А Гучков к тому же держался за проломанную руку. Этому холод шёл только на пользу, потому что оказавшись в тепле, поломанная кость жутко разболелась и причиняла Александру Ивановичу дискомфорт.
Напротив стола за которым сидели арестанты, стоял фотограф с фотоаппаратом, который был вызван в камеру по распоряжению Протопопова. Надпись на шильдике фотика гласила: «Iосифъ Покорный. Петровка 5. Москва». У стены стояли полицейские, следившие за тем, чтобы высокопоставленным арестантам не вздумалось чудить.
А чудить Гучков, Керенский и Чхеидзе, похоже, были не прочь. По крайней мере при виде министра внутренних дел тотчас стали возмущаться:
— Заканчивайте этот театр!
— Вы что с Милюковым сделали?!
— И вы Голицын с этим мерзавцем заодно?!
Протопопов не счёл нужным отвечать (хотя Голицын при упоминании своей фамилии меньшевиком Чхеидзе изрядно напрягся) и остановился в центре камеры.