Николай Дмитриевич было открыл рот, по всей видимости для того, чтобы ответить, но по итогу промолчал, заерзал на сиденье и отвернулся. Не обиделся, нет, хотя могло показаться на первый взгляд, зато тотчас понял, что угодил в совершенно нелепую ситуацию, из которой не выкрутиться вот так запросто. И при которой премьеру, с одной стороны, указали на его место, причём однозначно так указали. А с другой стороны, он при этом совершенно ничего не мог возразить министру внутренних дел. Ну не мог и все.
Николай Дмитриевич надулся, как шарик, и уставился в окно бронеавтомобиля, а посмотреть там право было на что. И увиденное, между прочим, объясняло, почему премьер отказался выходить из машины прямо сейчас (так может быть и вышел в другой ситуации, человек он все таки гордый и со своим понятием). А за окном разношёрстный народ уже вовсю попер через мост на Заячий остров, как сошедшая со склона снежная лавина. То ли оцепление таки не выдержало и расступилось. То ли начальник тюрьмы успел натурально понять, что больше ждать нет никакого смысла (формально Протопопов и Голицын выехали, а значит приказ данный министром не нарушен), потому как народ без особой на то нужды не стоит злить. И следовало отчётливо понимать, что настроение у этой толпы горожан — сплошной негатив. Им удачно подвернулась возможность «спросить» с тех, кто по разумению горожан, был одним из главных виновников жуткого кризиса. С депутатов.,
Тем не менее, Федя пер прямо на живую людскую волну, очень быстро заполонившую мост, как саранча поле с посевами. Голицын вряд ли догадывался, что по сути охранник выполнял ещё один приказ Протопопова. Тот самый, который он получил, когда садился в автомобиль и на тему которого Александр Дмитриевич перешёптывался со своим охранником около минуты.
— Вы что давить людей собрались, я что-то не пойму? — встрепенулся Голицын, вцепившись скрюченными пальцами в спинку водительского сиденья и наклоняясь вперёд. — Останавливайтесь, любезный, живо. Протопопов, я вам говорю! Я категорически против!
— Александр Дмитриевич, что скажете? Останавливаемся? — осведомился Федя.
Судя по его совершенно невозмутимой физиономии и интонации, с которой охранник задавал свой вопрос, можно было предположить, что если бы Протопопов сказал сейчас ехать дальше, он бы поехал, а если надо, то газу бы тоже нажал. По крайней мере именно такое впечатление сложилось о Феде в данную минуту у князя Голицына, лицо которого перекосилось от ужаса. Он отчётливо понимал, что сейчас может произойти ситуация, которую премьер не сможет исправить.