Утром Крюгер проснулся, когда Эмма, действительно, как ни в чем не бывало разливала чай из водорослей (особая гордость плантаций Мариэллы). Мутное варево было горьковато-сладким, переменной консистенции, с мелкой пылью предварительно растолченного растения. С непривычки пилось неприятно, но напиток оставлял своеобразное послевкусие, как хороший крепкий алкоголь, так что еще с полчаса, пососав собственную щеку, можно было вполне ощутить аромат. Этот запах и почуял Крюгер, едва открыл глаза.
– О, Эмма! Спасибо! – и Крюгер ласково шлепнул ее по заднице, чего раньше не делал. Эмма подавила желание дернуться в сторону и поставила на стол тарелку с теплой кашей из еще одного вида водорослей, приправленную жидким раствором сухого молока.
Крюгер довольно крякнул.
– Знаешь, что? Сегодня – хороший день. Чувствую, что сегодня произойдет что-то жизнеутверждающее!
Крюгер подмигнул супруге, а Эмма незаметно боролась с комом в горле. Каждый думал о своем. Эмма – о том, что этого подонка, может быть, изловят сегодня; Крюгер – о том, что Бенни, скорее всего, сдастся и согласится официально продавать ремесленникам, так как часть его клана эту ночь провела в наркотическом дурмане, и остаться незамеченным это – при новой, слабой и «активной» версии токсина, не могло.
В это время Чепмен, наскоро сжевав всухомятку самый дешевый белковый брикет, шел в «офис» Грателли. Да, несмотря на то, что Грателли в своем кабинете спал и жил (кровать стояла за перегородкой), он называл его «офисом». Элементы офиса в этом помещении действительно были: серые жалюзи на двух узких окнах, пара шкафов с папками, полными каких-то документов, длинный стол – как для совещаний, с креслами вокруг него. В креслах к приходу Чепмена сидели: какой-то вояка, вроде помощник Фостера, Франклин, который не понимал, зачем тут находится, и один из друзей Грэма, вытребовавший себе право присматривать за расследованием. Еще один по-настоящему заинтересованный в реализации правосудия человек явился последним – Холгер. Грателли, убедившись, что все в сборе, обвел всех взглядом и деловито произнес:
– Что ж, господа, начинаем. Прошу вас, Чепмен, расскажите о плане действий.
Чепмен и подумать не мог, что довольно простой алгоритм, придуманный им, может быть подвергнут двухчасовому разбору, тотальной обструкции, и ему придется защищать и отстаивать каждый шаг. При этом ни по одному из предложенных пунктов оппоненты (а ими были все, кроме Холгера и Франклина) не предлагали никаких конструктивных альтернатив, и разговор строился по следующей формуле: