– Посчитай, сколько, – велел он.
Я взвесила кошель в руке: тот был удручающе легок, всего три среба.
– Хватит только на место в ладье, – упавшим голосом сказала я.
– Божьи люди едут бесплатно. – Фед быстро осваивался в роли ящерицы. Не успела я подставить ладонь, как он молнией скользнул по руке, затем заполз по шнуру с оберегом, свалял себе из ткани нечто вроде насеста и высунул мордочку.
– Туговато придется. Может, продадим камень? – сказала я невзначай. – Помнишь, нам за него кучу денег предлагали?
– И думать об этом не смей, – ответил наставник. – У него нет цены.
– Хорошо тебе говорить! Тебя прокормить легче, – воскликнула я, но прикусила язык, когда ящерица посмотрела с укором.
– Ничего, бывало и похуже. Ты и так раздобрела на местных харчах.
«Зато ящерицы не страдают похмельем», – подумала я со вздохом. А между тем живот сводило от голода.
– Тогда раздобудем припасов. И, может, стянем отсюда оружие?
– Не стоит. Там, куда мы сейчас пойдем, оно тебе не понадобится.
– А мы разве не в порт?
– Без надежного человека с острова не выбраться, – отрезал Фед. – Тебе нужен Минт.
– Минт? Кто это?
– Человек. Наемник из местных.
Рубаха была велика и местами прохудилась, но серый цвет не взяло ни время, ни пыль. Крайняя бедность одеяния находилась как раз на том стыке, когда еще внушала уважение, но уже отпугивала охотников за чужим добром.
На улице я огляделась по сторонам, почесала саднящую под костяными зубцами кожу и опустила сетку на лицо. Облик города потускнел, словно кто-то вымарал его грязью.
Мне не хотелось искать какого-то Минта в лагере наемников, но я молчала, ведь уговор есть уговор.
– Ты должна его помнить, Лесёна, – сказал мне на ухо Фед. – Пять зим назад. Он был тем парнем, который предупредил нас о червенцах в святоборийской веси.
Я вспомнила тот вечер. Мы остановились проездом в одной корчме и отрабатывали постой песнями и плясками. Народу было много, на улице толпились зеваки. Мальчишки забрались на стропила. Посреди представления один из них упал, и Фед, к неудовольствию собравшихся, прервал игру. Этот мальчик был таким же щуплым и вихрастым, как и другие, и выделялся разве что большим слоем грязи на лице и одежде. Он молча глотал слезы, когда Фед подошел к нему, а ведь мальчик сломал руку. Наставник опустился на колено и, коснувшись перелома, шепнул словцо-другое.
– Я толкнула разносчицу, когда поняла, что ты собрался лечить его, – вспомнила я. – Ох и шуму было…
Наставник соткал тогда Касание, сплетение с Пути Созидающих, и срастил сломанную кость. Вспомнила я и о том, что подошва обуток у мальчика насквозь прохудилась и из полушубка он вырос явно две зимы назад. Но таких сирот во всей Святобории после войны Трех Царств насчитывалось немало. Чем же Минт запомнился Феду?