С того момента я окончательно зачеркнул страницу своего детства со всеми невзгодами. Я с головой окунулся в учебу, понимая, что без хорошего образования ничего не достигнешь, и нам с Алиной придется туго. Моя дорогая тетушка была отличным переводчиком с английского и немецкого. Однако из-за меня она не могла себе позволить работу, связанную с разъездами, и в ту пору мы жили на ее скромные заработки на дому. Когда заказов было много — мы пировали, в летние же месяцы наступало затишье, и было не до жиру. Алине приходилось подрабатывать уборкой в богатых домах, я же таскал ящики с фруктами на оптовом рынке. Это позволяло нам в конце лета выбираться в Крым на пару недель, где мы тупо предавались ничегонеделанью. Было здорово. С тех пор у меня осталось трепетное отношение к югу полуострова. Никакие заморские курорты по сей день не дают мне ощущения полного расслабления и погружения в себя. В те моменты, когда что-то не складывалось, когда я словно терял самого себя, измотанный работой и всевозможными дрязгами, я непременно вырывался в одиночку хотя бы на недельку в Гурзуф или Коктебель. Это давало прилив сил, я получал какой-то особый жизненный заряд, позволяющий мне долгое время быть в ладах с самим собой.
Конечно, Виталий Иванович не оставлял нас на произвол судьбы и время от времени помогал деньгами. Но эти деньги Алина старалась не тратить, делая запас для моей учебы в вузе. Необъяснимым образом именно в те годы изменилось все мое мировоззрение. Я понял, что жизнь хороша, даже несмотря на все гадости, которые она, порой, подкидывает. Возможно, именно для того, чтобы проверить, на что ты годен в этом мире. И не важно, — говорила Алина, — что другие катятся по жизни, как по гладкому асфальту, а тебе достаются лишь ухабы, главное — куда ведет дорога. Наверное, она права…
Мысли об Алине меня сейчас особенно угнетали. Только бы не выдать себя ничем в ее присутствии. А то ведь, как сказал Усов, мои проблемы у меня на лбу сияют. От нее как раз труднее всего будет что-то скрыть, слишком хорошо она меня знает. Придется поднапрячься, потому что важнее всего для меня ее спокойствие и уверенность. Вот и получается, что те, кому я могу что-то доверить, не должны ничего знать о моих неприятностях.
Отодвинув в сторону остывшую чашку, так и не притронувшись к кофе, я включил телевизор и бессмысленно уставился на экран. Где-то подсознательно я уверял себя, что безвыходных ситуаций не бывает, что завтра наверняка придет какое-нибудь решение. Но это были лишь жалкие уговоры, не имеющие никакой почвы под собой. Как ни крути, придется добираться до Петренко и хорошенько прижать эту сволочь.