— Что, присмотрела уже?
Тонкий локон ей на скулу спадает. Алиса неуверенно отводит глаза, но потом возвращается взглядом ко мне. Ее рот слегка приоткрытый. Хочу чтобы дышала часто, а она назло дыхание задерживает.
Меня марью в воздухе поводит. На хрена в этом месте пространство поплавили. Зыбью ребристой дышу, и сквозь нее на растерянную фею смотрю.
Шатает меня? Шатает.
Боюсь, если шаг толкну вперед, то обрушится все. Вот все. Вместе с ней.
По хребту паника позвоночник подсекает, секция за секцией, когда Алиса неустойчивый шаг назад делает.
— Я просто смотрю. — И вполголоса размеренно объясняет: — Обещали тут три площади для временного сохранения отдать. Пока в музею крышу будут спасать.
Какая воспитанная у меня фея-обманщица.
— Ты спасать будешь, крышеспасательница? — киваю ей снизу вверх. Будто она — один из пацанов у меня на ковре.
Только затылок мне выжигает волна тремора, со спины поднявшаяся. Хочу еще нежный голос услышать. Пусть только посмеет молчать.
— Нет, — коротко отвечает она и во двор идет. Как хозяйка, без бэ. Просто смотрит она, ага.
Соплю ей в голову, только без натиска, потому что стопорюсь намеренно.
Делает вид, что меня здесь нет, когда неказистый двор разглядывает, но ножка подрагивает. Еще трогает браслет на руке. Что за цацка?
— Хочешь внутри глянуть, принцесса?
Смотрит на меня. Сердито, но теперь пылко. Господи, я с ума схожу. И сойду. Она — секунда за секундой — мою голову нежной рукой под воду опускает. И сейчас удерживать там на глубине, черной от беспросветности, начнет.
И я не выплыву.
— Взламывать — это уже за гранью. Я сама завтра все и так увижу.
— А у меня ключи есть.
Связку достаю. Теперь ключи болтаются, вниз свисая с моего большого пальца. Она на них взгляд переводит. Сейчас быстро догадается, проницательная боевая фея.
А потом разворачивается и размашистым шагом двор намеревается покинуть.
— Да, Алиса, теперь мое оно. Здание! Так какие площади вам понадобятся?
Она головой поводит, будто отряхивается от чего-то. Мне смешно становится. Видимо, от оборвыша в виде моей персоны отряхивается.
А потом волнорезом злости я сам себя на куски растаскиваю. И только та часть, что без царя в голове, живой ощущается. Надеюсь, сдохло все остальное.
Но они твари живучие, и агонизируют там как-то. Какими-то надеждами, мечтами, херней сплошной.
До щипящей болью ярости агонизируют. Так огнестрелы плоть надкусывают, когда влетают в тушку.
— Далеко собралась? Ключи только у меня теперь есть. И завтра точно также будут.
— Найдем другое помещение, — сцепляет она зубы. И лоб оттирает, видимо, от испарины.