— Вы, наверное, ошиблись, — говорю я, открыв дверь.
— Родионова Мирослава Евгеньевна? — спрашивает он, глядя в бумажку.
— Всё верно.
— Тогда я по адресу. Пожалуйста, распишитесь в получении.
Я расписываюсь, принимаю цветы и закрываю дверь. Ставлю букет в вазу, в которой уже давненько не было цветов и достаю открытку.
«Надеюсь, что ты сможешь простить меня однажды. Вольский».
Как приторно официально…
Нюхаю цветы, источающие сладкий аромат, и улыбаюсь.
Простить не прощу, а за цветы — спасибо.
* * *
В башке всё переворачивается и отказывается укладываться. Как Мирослава связана с клиникой я толком не понял, но из головы не выходят слова Лены из сна: «Так ты встретишь женщину, которую полюбишь так же, как когда-то любил меня».
Я никогда не смогу полюбить Мирославу — это уж точно. Да и никого не смогу, потому что в моём сердце всё ещё теплится любовь к той, что оживила меня однажды — к моей Лене.
День проходит как всегда: рутинно, муторно, по-рабочему. Нам наконец-то удаётся запустить строительство дома по новому проекту, что не может не радовать. Все мелкие детали улажены, и дело остаётся за малым — начать строительство. Парни снова хотят отметить, собравшись вместе в баре, но я не планирую идти с ними. На этот раз я говорю Владимиру, что у меня назначена встреча с женщиной. По сути, так и есть, потому что я решаю поехать на кладбище и отвезти своей жене букет цветов.
В цветочном магазине я выбираю самый свежий букет, чтобы простоял как можно дольше, забегаю в магазинчик напротив и беру бутыль с водой: всегда ставлю цветы именно в неё, так они могут продержаться несколько дней. Лена любила хризантемы, но в этот раз их нет, и я покупаю жёлтые розы. Сам не знаю, почему мой выбор пал именно на них.
Могилу я нахожу быстро, даже с завязанными глазами отыскал бы её, потому что я был тут каждый день первые два года после её смерти. Готов был спать в обнимку с этой землёй, которая укутывала мою девочку, как пуховое одеяло.
— Ну, здравствуй, милая! — говорю я, закрывая за собой калитку.
Лена смотрит на меня с фотографии, украшающей памятник, и улыбается. У неё такие красивые большие глаза… На секунду я представляю Миру и понимаю, что они абсолютно непохожи, как пламя и лёд. Кладу на землю букет, ставлю недалеко воду и провожу подушечками пальцев по снимку, медленно сползая на буквы её имени «Орлова Елена Евгеньевна». Ухмыляюсь от того, что единственное сходство моей жены с Мирославой — отчество.
— Прости, хризантемы сегодня свежие не завезли…
Я откручиваю с бутыли крышку и поливаю цветы, посаженные на могиле: их привезла тёща из-за границы и попросила время от времени ухаживать за ними, хоть особого ухода они не требуют. Воды остаётся чуть больше половины, я делаю один жадный глоток и ставлю в бутыль цветы. Осторожно размещаю её у памятника, встаю с корточек и делаю шаг назад.