Суп чаще всего бывает из картошки и капусты, и не известно, варилось ли в нем что-то ещё, потому что в тарелках никогда больше ничего не попадается. Но суп хотя бы горячий, и когда, поев, снова выходишь на улицу, первое время почти не мерзнешь. Правда, к вечеру опять ужасно захачивается есть. А наутро желудок и вовсе сводит от голода, так что дождаться полудня бывает очень тяжело. Мы с Элизабет не попрошайки, не клянчим у прохожих деньги, чтобы купить хлеба или ещё какой-нибудь еды. Было дело, хотели пойти работать, но нас не взяли ни в прачки, ни в посудомойки. Сказали, что нам чересчур мало лет, и мы чересчур худые и слабые, а работа тяжёлая, поэтому никакого толку от нас не будет. Ну да, где же взять много сил, когда изо дня в день ешь один благотворительный суп - с тех пор, как сбежали из приюта, мы ничего другого не видели. Да и в приюте кормили не лучше. Но приют не хочется вспоминать. Мы решили между собой, что навсегда забудем его. Потому что даже наша сегодняшняя жизнь куда лучше чем та, прошлая. Она свободная. А приют был слишком похож на тюрьму.
Днём, когда можно бродить по улицам и отвлекаться от чувства голода, глазея на городскую жизнь, всё ещё не так плохо. Другое дело ночью: волей-неволей приходиться где-нибудь останавливаться. В темноту по многим кварталам разгуливать опасно. Да и спать хочется.
Укромные места, в которых никто не потревожит, мы с Элизабет знаем. Но от холода не спрячешься так, как от людей. Куски картона от коробок и старое тряпье - не самая лучшая постель. Иногда вечерами мы греемся у костров, которые разводят бездомные, из тех, кто относятся к нам неплохо и не гонят. Но потом уходим в какое-нибудь укрытие, и засыпаем, прижавшись друг к дружке и дрожа от пронизывающей сырости.
А после - снова утро. Холодное осеннее утро. Грязь и лужи под ногами. Было ли когда-то лето? Весна?.. Осень так неизменна в своём постоянстве, что порой начинает казаться - она есть и будет всегда, и кроме нее нет больше ничего.
Начинается наш путь, такой же, как каждый день. Ветер сегодня так и норовит сбить с ног. А коленки и без того дрожат от голодной слабости - когда еще подойдёт время обеда...
С хмурого неба сеется назойливый мелкий дождь. Мокро. Но мы не сдаёмся. Шлёпаем по лужам, поднимая брызги.
Элизабет чихает. Простыла и, кажется, я скоро последую ее примеру - нос закладывает, и в горле начинает пощипывать. Что ж, не привыкать. Это для нас обеих не редкость. Осенью и зимой гораздо меньше "здоровых" дней, чем "простудных". Ещё бы, с такой-то одеждой, как наша. Пальтишки на нас старые и выношенные, да и всё остальное не лучше. Мои штаны буро-зеленого цвета давно истрепались и вот-вот начнут рваться. Эти штаны я однажды нашла среди выброшенных кем-то старых вещей, и с радостью поменяла на них юбку, которая тогда уже начала превращаться в лохмотья. То есть, сперва я предложила Элизабет их взять, но она, глупая, отказалась, хотя её юбка была не лучше моей. Заявила, что штаны - мальчишечья одежда. А мне было всё равно. Я и тяжелые ботинки на толстой подошве, тоже явно мальчишечьи, найденные в той же куче старья, стала носить. Это единственное, что мне подошло, остальная одежда и обувь оказалась или детская, или летняя.