Схватка с Карахаром на ножах? Даже не смешно. Пора заканчивать.
Он поднял трофейный джерид над головой и рявкнул что-то неразборчиво-грозное — как старшина-контрактник на первогодка, потерявшего от страха способности к восприятию речи… Молодой приостановил разбег коня. Старший остался на месте.
Гамаюн напряг пальцы — древко не поддавалось. Делали джериды из ветвей горного кустарника, растущего медленно и вырастающего очень прочным… Он сдавил сильнее — древко хрустнуло. Надломленный дротик описал высокую дугу и воткнулся перед копытами коня старшего беркутчи. Поговорим?
Браконьер сначала погладил встревоженного броском беркута, что-то сказал ему и надел на птицу колпачки-наглазники. Потом изогнулся с седла, выдернул из земли джерид. Поговорим.
Поговорить им не дали.
За спиной взвыл клаксон «уазика». Гамаюн обернулся. Издалека галопом неслись семеро всадников: кончары, полные джады, у троих — длинные, тонкие копья.
Без стрельбы не обойтись, понял Гамаюн.
Багира славилась крепкими нервами. Она издалека увидела заходящую сзади семерку, быстрым зигзагом въехала на холм, приготовила пулемет — но стрелять не стала. И Лягушонку запретила. Мысленно провела черту по жухлой траве — если семеро всадников пересекут ее тем же аллюром, они успеют положить всех. В Степи свои правила этикета — вскачь подъезжают только к врагам. Ко всем остальным, даже к незнакомцам — медленным шагом…
Стрелять не пришлось. Вновь прибывшие сбавили ход, затем остановились. Вперед выехал один, приблизился, спешился и… — Багира ничего не поняла — поздоровался с Гамаюном не принятым в степи способом. Вытянулся по стойке смирно и приложил правую ладонь к войлочному колпаку с лисьей опушкой…
Скрип стоял над Великой Степью — пронзительный, ввинчивающийся в нервные окончания, изматывающий тело и душу.
Скрипели оси десятков тысяч кибиток [11] — ак-кончары шли на запад. Шли все, до последнего человека.
Дозорные Нурали-хана давно заметили их. Скакали по кочевьям хайдары — вестники войны. Горели сигнальные костры на курганах. Степь поджигали на пути катящегося людского потока — копыта и колеса кибиток попирали мертвую черную землю.
Степь пахла пожаром. Степь пахла войной…
Запах от костерка шел специфический.
Хоть деревья здесь, в предгорьях, и росли по долинам сбегающих к Балхашу речушек, но древесина для степняков — продукт слишком ценный. Из дерева делают древки оружия и кибитки — единственный дом кочевника. А на топливо идет кизяк — смесь сухих травянистых стеблей с сухим же верблюжьим навозом. Греет, конечно, и еду приготовить можно, но запах…