Пульс стучал в виски, как конские копыта, а потом оказалось, что это действительно копыта, потому что Лягушонок их увидел — копыта и бабки нескольких лошадей, а больше не увидел ничего, голову было не поднять, да ему и наплевать, кто сидит на спинах этих коней, езжайте себе, как ехали, мы вас не трогаем, вот и езжайте… Пальцы его, впрочем, чуть дрогнули, словно попытались потянуться к раскаленному на солнце автомату. Рефлекс чистой воды. Чистой… Воды…
А затем кожа бурдюка льнула к треснувшим губам, и рука осторожно придерживала его голову, и — появилась вода, сначала просто стекавшая по подбородку, потом Лягушонок глотнул, и глотнул еще, и пил, захлебываясь, а потом желудок скрутила судорога и вода хлынула обратно, но это было не страшно, потому что воды оказалось много… Мелькнула мысль, что в жизни таких чудес не бывает, и что он уже умер, и по какой-то ошибке в списках угодил чуть выше, чем положено — мелькнула и тут же исчезла.
Потом он попытался взглянуть через плечо на Багиру, ничего не получилось, мышцы шеи не поняли или не поверили, что умирать от обезвоживания и коллапса не придется. Лягушонок вдруг сообразил, что голос, звучавший в его ушах, — говорит по-русски. Он посмотрел на говорившего. Тот оказался Андрюхой Курильским. Сомнения в реальности чуда окончательно рассеялись. С этим раздолбаем Лягушонок был достаточно хорошо знаком, чтобы понять: в ангельском воинстве Курильскому не светит даже должность последнего обозного солдата…
Смысл слов бывшего сослуживца Лягушонок стал понимать чуть позже.
— …ну я Васе-то и говорю, Скоробогатову: езжай, мол не сомневайся, не оставим Сашку на берегу пропадать, о чем разговор…
Лягушонок наконец смог с помощью Андрея сесть, прислониться спиной к каменному обломку и посмотреть на Багиру. Она тоже пила из бурдюка, который ей подавал молодой парнишка-сугаанчар. Что-то не так оказалось у парня с руками, что-то не в порядке. Но что — Лягушонок понять не смог. Курильский продолжал:
— Но что ты Ирку вытащишь… никто, извините, и подумать не мог. Не повезло ей, месяц прохромает, не меньше…
Лягушонок попытался сказать ему, чтобы раскрыл пошире глаза и убедился, что хромать Багире всю оставшуюся жизнь, — но не смог. Губы, язык, гортань — не слушались. Он попытался покрутить пальцем у виска — тоже не получилось. Впрочем, собеседник и без того понял значение красноречивого взгляда.
— Нога оторванная — чепуха, — заявил Андрей с великолепным апломбом хирурга, пришившего на законное место не один десяток утраченных ног. — У нас тут знахарь на кочевье объявился, ему такое вылечить, как два пальца… В смысле, как восемь… Вон, на Саанкея гляньте. Каково? Паренек, повинуясь короткой фразе на языке сугаанчаров, показал кисти рук. На левой было пять пальцев. На правой — восемь.