Старая Рига занимает квадратный километр. Столько же, сколько старый Иерусалим. И это много, ибо история навязывает свою меру сгущенному ею пространству. Оно многослойно, как монастырский палимпсест, извилисто, как шекспировская метафора, богато, как полифония Баха, и тесно, как ушная раковина.
17 августа
Ко дню рождения Видиадхара Найпола
Попав в восемнадцать лет в Оксфорд, Найпол жил там одной мечтой: стать писателем. День за днем и год за годом он сидел перед чистым листом, понятия не имея, чем его заполнить. Но однажды ему попалось на глаза изречение Ивлина Во “Литература – это тотально преображенный опыт”. Так предметом его первых книг стало то, от чего он бежал в Англию: пыльные улицы убогой тринидадской столицы Порт-оф-Спейн. Вышедший в 1959 году сборник рассказов “Мигель-стрит” составил двадцатисемилетнему автору имя. За следующие четыре десятилетия Найпол написал множество других, куда более знаменитых книг, но первая была их истоком, зерном и капсулой.
Центральная особенность этого цикла – гиперлокальность. Все происходит в тесных границах хорошо знакомого автору мирка, который он густо населил колоритными персонажами. Глядя на них глазами умного ребенка, он выделяет себя ровно настолько, чтобы сквозь детское простодушие просвечивало взрослое любопытство. Авторский персонаж Найпола уже понимает, чем примечательны его герои, но еще не может этого объяснить. В этой, идущей еще от Марка Твена традиции работали и Фолкнер, и Колдуэлл, и наш Искандер. Столь же близка нам и компания, населяющая Мигель-стрит. Такие косяками бродят и по русским книгам, и мы, вопреки всем их порокам, ими любуемся. Почему?
Наверное, потому, что только нелепость человеческого характера защищает от безжизненной целеустремленности. Только переливающийся через край избыток личности делает ее полноценной. Лишнее защищает обитателей Мигель-стрит от сухой рациональности, исчерпывающей человека его статусом.
Это открытие молодого Найпола позволило ему уже в зрелости смотреть на мир без преломляющих реальность доктринерских призм. Смешав собственную биографию и уникальный коктейль культур, Найпол навсегда отказался быть представителем чего бы то ни было: национальности, расы, веры. С хладнокровным бесстрашием он разоблачал удущающие претензии всякого коллективного сообщества, отстаивая право быть лишь самим собой.
20 августа
Ко дню рождения Василия Аксенова
Он всегда был модным. Аксенову удалось то, о чем мечтают писатели: перешагнуть границу поколений. Он покорил всех – и романтических читателей журнала “Юность”, и бородатых диссидентов, и новую Россию, где “Московская сага” (сам видел) делила книжный развал с Пелевиным и Сорокиным. При этом нельзя сказать, что Аксенов, “задрав штаны, бежал за комсомолом”, как бы тот ни назывался. Просто он всегда был молодым. Основатель русской версии “джинсовой прозы”, Аксенов сохранил ее способность освежить мир. Не перестроить, заметим, а остранить, сделать заново и юным. Борясь со “звериной серьезностью” (его любимое выражение), Аксенов поставил на карнавал и джаз. Неудивительно, что он прижился в Америке. Как его американские учителя и соратники – от Сэлинджера до Пинчона, – Аксенов исповедовал вечный нонконформизм, взламывающий окостеневшие формы романа, мира, жизни. Об этом, в сущности, все его книги, но прежде всего – “Затоваренная бочкотара”.