31 октября
Ко дню рождения Яна Вермеера
Живопись Вермеера – камерная во всех отношениях. Она предпочитает интерьеры и с уютом располагается в них. Все его работы умещаются внутри маленького квадрата размером, скажем, со старый телевизор. Тут позволителен только крупный план, дающий разглядеть детали. Язык лица и света, балет улыбок и парад жестов. В этих картинах царит разум. Но методическая продуманность соединяется с той свежей техникой, которую мы привыкли приписывать только импрессионистам. Их вечная охота за светом, их вкус к тактильности, к фактуре, их внимание к сиюминутным колебаниям воздушной стихии – все это есть и у Вермеера. Но есть у него и другое: сюжет, история, проповедь. В отличие от импрессионистов здесь не бывает ничего случайного – каждая деталь что-то говорит, о чем-то рассказывает, а главное, чему-то учит.
Конечно, сегодня никто не любит поучающего искусства, но только потому, что оно разучилось это делать, как следует. Вермеер жил в эпоху, когда проповедь еще была любимым жанром массового искусства. И он владел им с беспримерным мастерством. Об этом говорит каждое его полотно, на котором дидактика вступает в законный брак с эстетикой.
Вермеер обитал на вершине, с которой начался раскол. Одна дорога привела искусство к импрессионистам и дальше – к абстракционистам, оставившим живопись без идеи. Второй путь вел через поп-арт к концептуалистам, оставившим идею без живописи. На фоне этих крайностей опыт Вермеера завиден. Держась середины, заповеданной его веком, городом и происхождением, Вермеер заключил равноправный союз ума и глаза.
Праздник, как любовь, не подается насилию. Его трудно прогнать, еще труднее насадить. Но иногда он приживается сам по себе, как это вышло с Хеллоуином. Он говорит нам что-то настолько важное, что мы готовы терпеть все бесчинства в ночь накануне Дня всех святых. Когда я приехал в Америку, этот праздник меня удивил, напугал и очаровал в равной мере. Но теперь ночь чертовщины превратилась из детского карнавала в уже универсальный фестиваль альтернативной реальности. Только этим, решусь предположить, можно объяснить тот непреложный факт, что Хеллоуин с такой легкостью перешагнул границы своего традиционного кельтского ареала и завоевал другие народы и страны, включая и Россию.
Заслуга Хеллоуина в том, что он учит карнавальному обращению с последними тайнами бытия. Смерть в нем спустилась с трагических вершин в обитель гротеска, пародии, черного юмора. В своем древнем шутовском обличье она, хихикая и кривляясь, осваивает современную действительность. Каскад искусственных кошмаров, которые обрушиваются на нас каждый Хеллоуин, служит инициацией, во время которой мы проходим испытание страхом. И это делает Хеллоуин уникальным. Это – праздник-исключение. Единственный день в году, когда мы отдаем должное именно и только ночной стороне жизни. Так, смеясь и играя, Хеллоуин маскирует страх перед последними тайнами, который всех нас делает пугливыми детьми, вглядывающимися в тень под кроватью.