14 февраля
К Валентинову дню
Любовь, помнится мне, – вид болезни. Липкий туман в голове и бабочка в желудке. Злость, недоверие, ревность и бескрайний эгоизм: твое счастье в чужих, да еще и малознакомых руках. Другой человек – источник страдания в не меньшей степени, чем наслаждения, потому что, влюбляясь, мы больше всего боимся потерять того, кого еще не обрели.
Но кроме обычной любви есть еще и нечеловеческая. Могучая и безусловная, она не торгуется, ничего не требует и все прощает.
– Так, – говорят мне одни, – Бог любит человека.
– Так, – говорят мне другие, – человек любит Бога.
– Так, – отвечу им, не таясь, – я люблю своих котов.
Конечно, “своими” я мог их назвать лишь потому, что у котов обычно нет фамилии и они пользуются моей во время визита к ветеринару.
Поскольку кот, как доказала наука, – существо непостижимое, постольку я не могу настаивать на обоюдности наших чувств. Мне достаточно того, что они не против. Коты служат мохнатыми аккумуляторами любви столь бескорыстной, что ее и сравнить-то не с чем. Остальных – от детей до родины – мы любим либо за что-то, либо вопреки. Но с котов взять нечего, и я люблю их просто потому, что они есть.
Тем более что мои мышей не ловят. Да и зачем мне мыши? Мне нужна чистая – не разбавленная страстью, выгодой и самолюбием – любовь. Чтобы пережить ее, нам, как Богу, надо сделать шаг назад, вернуться на землю и склониться перед тварью размером с нашу любовь. С этой – божественной – точки зрения у котов идеальные габариты. У них есть свобода воли, но они ею не злоупотребляют. У котов хватает ума, чтобы с нами не говорить. Они знают, чего хотят, и уж точно нам не завидуют.
Только межвидовая любовь, решусь заключить, бывает счастливой без взаимности.
16 февраля
Ко дню рождения Джорджа Кеннана
Самый известный труд Кеннана – телеграмма. В ней 4000 слов, и в музее она занимает семиметровый стеллаж. Этой посланной в 1946 году из Москвы депешей дипломат отвечал на вопрос Вашингтона об истинных целях и мотивах советских вождей в их послевоенной политике. Кеннан писал, что Кремль охвачен историческим неврозом, который рождает параноидальный страх перед свободным миром, что делает невозможным нормальное сосуществование двух систем. Но и новую войну, которую многие тогда считали неизбежной, Кеннан признавал немыслимой. Выходом был компромисс: тотальная политика сдерживания. Холодная война, предотвращающая катастрофу.
Мало кто из американцев так хорошо знал и любил Россию, как Джордж Кеннан. Глубоко изучив ее историю и литературу, он ясно видел различия между двумя странами. Характерно, например, его меткое замечание о том, что для американского “бизнесмена” в русском языке есть только один эквивалент – “купец”, слово, не вызывавшее у русских позитивных ассоциаций. При этом Кеннан отнюдь не считал сталинский режим русской судьбой. Тоталитаризм, с его точки зрения, был универсальной болезнью ХХ века. Главное препятствие к выздоровлению Кеннан видел в железном занавесе. Правда о свободном мире, предсказывал он, рано или поздно приведет к мирной трансформации режима, об ужасах которого американский дипломат знал все. (Он лично присутствовал на процессах “вредителей”.)