Таксист может оказаться уроженцем любой страны – от Албании до Ямайки или, переходя на английский алфавит, от Афганистана до Зимбабве. Эклектичность Нового Света утрирует вольные черты таксомоторной мифологии. Такси беспрестанно воспроизводит ситуацию непредсказуемости. Здесь все случайное: маршрут, клиенты, связи. И к грубым запахам примешивается слабый аромат чужих приключений. Как ветер или цыгане, такси таит в себе соблазн свободы. (Характерно, что нелегальные такси зовутся в Америке цыганскими, gypsy.)
Фигура самого таксиста тоже обрастает густой метафорической бахромой. Он являет образ заброшенного в жизнь и не сумевшего в ней укорениться человека. Таксист, анонимный свидетель любви и смерти, остается вечно посторонним, он – чужой что на тризне, что на празднике жизни. Мимо этого стихийного экзистенциалиста не могли пройти современные музы. И действительно, он часто попадает в герои фильмов, включая, конечно, знаменитого “Таксиста” Мартина Скорсезе.
23 марта
Ко дню рождения Акиры Куросавы
Восточный художник мыслит иначе, чем западный. Поэтому восточное стихотворение легче экранизировать. Японскому поэту показалось бы бессмысленным обычное для его западных коллег описание чувств. Вместо неопределенных эпитетов, которые прилагаются к тому или иному эмоциональному состоянию, японец изобразит обстоятельства, которые эти чувства вызывают. Западный поэт описывает томление в груди, восточный – кадр, мизансцену, оправдывающую томление.
В этом вся суть кино. Ведь оно тоже не описывает чувства, а вызывает их. Каждый кадр – зашифрованная в образ инструкция к переживанию. Кино тоже “пишется” обстоятельствами места и времени, этакими эмоциональными натюрмортами, составленными из предметов, которые можно увидеть и услышать. Предметность кино возвращает искусству, отягощенному умозрительными символами, первоначальную предметность мира.
Об этом “Расёмон”. В нем Куросава показал обманчивость общих понятий и универсальных категорий: нет истины вообще, нет правды для всех. “Расёмон” утверждает, что каждый обречен жить в отдельном мире, который мы создаем по образу и подобию своему.
В “Расёмоне” зрителей поразила многофокусная композиция фильма. В нем представлено несколько версий преступления, ни одна из которых не является окончательной. Когда часы бьют тринадцать раз, то это еще не значит, что лишь последний раз был лишним. Жить не по лжи можно только тогда, когда твердо известно, где она. Дело не в том, что в “Расёмоне” много разных версий. Важно, что ни одна из них не дает исчерпывающе полную картину того, что было на самом деле, ибо никакого “на самом деле” не существует вовсе.