Отечественная словесность от Фонвизина и Щедрина до Шукшина и Довлатова отдыхала на чудаках и чудиках, не способных вписаться в любую категорию. Откладывая гражданское негодование, Герцен замечает каждого и не отпускает, не перечислив всех диких черт и забавных примет. “Почтенный старец этот, – пишет Герцен об одном из родственников, – постоянно был сердит или выпивши, или выпивши и сердит вместе”. И уж конечно, Герцен не обошел отраду русского автора – “дикую поэзию кутежей”. Отмечая с помощью автора Новый год шампанским, ямщик насыпал перцу в стакан, “выпил разом, болезненно вздохнул и несколько со стоном прибавил: «Славно огорчило!»”
Издеваясь над русским абсурдом, Герцен заскучал по нему, когда навсегда простился с отечеством. Нерв заграничной части книги – разочарование. Герцен ждал свободы, а нашел трусоватых обывателей. Если дома он видел резко очерченные личности, которых трудно перепутать и нельзя забыть, то за границей Герцен искал типы, в которые вмещаются целые народы. И только в итальянце он нашел родную душу. “Скорее бандит, чем солдат”, итальянец “имеет ту же наклонность к лени, как и мы; он не находит, что работа – наслаждение; он не любит ее тревогу, ее усталь и недосуг”.
9 апреля
Ко дню рождения Хью Хефнера
Рыцарь сексуальной революции и защитник женского равноправия, Хью Хефнер мог похвастаться зашкаливающим коэффициентом интеллекта в 152 пункта. Машина для возбуждения зависти, он был лучшей рекламой своего “Плейбоя”. Окружив себя неревнивым гаремом, Хефнер жил так, как обещал первым покупателям журнала: в сказке для подростков любого возраста.
Явившись на сцену в пресные 1950-е, “Плейбой” раскрепостил фантазию и победил американскую почту, впервые позволившую доставлять эти грезы подписчикам. Но гений Хефнера заключался не в том, что его журнал открыл секс (в этом не было ничего нового со времен амебы), а в том, что он сделал эрос респектабельным. Хефнер продавал секс в комплекте с интерьерами, нарядами и другими аксессуарами красивой жизни, включая хорошую прозу. В таком контексте “Плейбой” – целомудренное орудие соблазна. Лишенный спонтанности, непредсказуемости и безыскусности частного опыта, стриптиз становится театром, девушки – куклами, секс – целлулоидным. “Алиби искусства”, как называл этот эффект Ролан Барт, убивал эротизм. Вот почему “Плейбой” перестал будоражить Америку. Чего нельзя было сказать о несгибаемом, как Джеймс Бонд, Хью Хефнере. Только он и жил в придуманном им мире. Чтобы никогда не расставаться с ним, Хефнер заблаговременно купил себе на калифорнийском кладбище склеп по соседству с тем, где похоронена его первая модель – Мэрилин Монро.