3 апреля
Ко дню рождения Вашингтона Ирвинга
Ирвинг нанес Нью-Йорк на литературную карту и помог ему обзавестись своей мифологией. Сражаясь за будущее, тогда еще молодая страна страдала от дефицита прошлого. Вот им-то Ирвинг и обеспечил любимый город, написав героико-комическую хронику “История Нью-Йорка от сотворения мира до конца голландской династии”. Понимая, что Нью-Йорк во всех отношениях проигрывает своим соперникам из Старого Света, Ирвинг сделал гениальный ход – он перевернул доску. В этой комически дотошной летописи ничего не происходит. Ленивая, сытная, сонная и счастливая жизнь его обитателей бережет их от потрясений Старого Света. Он изобразил Новый Амстердам убежищем от истории. Его растительная жизнь “зиждилась на широкой голландской основе безобидной глупости”. На этом фундаменте Ирвинг и строил свой миф Нью-Йорка.
Ирвинг сумел угадать главную черту нью-йоркского характера. Этот город всегда был принципиально частным, а не столичным. У него нет державных амбиций, он чурается исторической помпезности, и слава его растет не за счет государственного величия. И в этом Нью-Йорк не так уж сильно отличается от того Нового Амстердама, что стоял, как писал Ирвинг, на самом краю лесов и болот, которые простирались в тех местах, что ныне называются Бродвей и Уолл-стрит.
Ирвинга справедливо считают первым профессиональным писателем Америки. Он создал ее прозу, сплотив экзотику с иронией, фантастику с повседневностью и красоту с трезвостью.
3 апреля
Ко дню рождения Марлона Брандо
Самый мифологизированный актер Америки, Брандо умел подчинять зрителя своей брутальной харизмой. Его Стэнли Ковальски из “Трамвая «Желание»” – неотразимый неандерталец, который всегда будет сниться зрителю.
Мастер сырых, непереводимых на рациональный язык эмоций, Брандо заполнял собой всякий кадр, являя залу чудо чистого существования. Это была магия доминирующего присутствия. Когда Коппола снимал пробы для “Крестного отца”, он оставил Брандо одного в комнате со спрятанными камерами. Оглядевшись, актер стал молча причесываться. Но в этом обычном жесте было столько интенсивности, что на пленке Марлон Брандо напоминал тигра, запертого в ненадежной клетке.
6 апреля
Ко дню рождения Александра Герцена
Герцен презирал Маркса и его “марксидов”, не знал Ленина и не дожил до победившей революции. Это его извиняет только отчасти, потому что все равно мне трудно читать про то, как он мечется по Европе, стараясь ее поджечь, где получится. Если для XIX века Герцен – Овод, то в XXI мерещится Бен Ладен.
Чаще, впрочем, Герцен напоминает Чацкого: “Случалось ли, чтоб вы смеясь? или в печали? / Ошибкою? добро о ком-нибудь сказали?” И это правильно! “Былое и думы” – прежде всего комедия, причем даже не столько нравов, сколько характеров: автор никогда не пройдет мимо смешного лица. Уже этим отец диссидентов радикально отличается от их деда – Радищева, который тоже пытался острить, но неудачно, ибо его душила “ярость человечества”. Герцен умел ненавидеть не меньше, но его злость, как рапира, она уже и тверже. Поэтому русская часть книги полна злодеев, убийственно нелепых и в принципе смешных, начиная с самого царя.