21 мая
К Международному Дню чая
Чай в трактовке Вильяма Похлебкина, заново научившего всех его пить, превращался в микстуру утонченного и углубленного наслаждения. Не смешиваясь с едой и отделяясь от нее, он обещал времяпрепровождение особого статуса и медитативной сосредоточенности.
Уже этим чай отличался от водки, которая отрывает нас от будней, земли и материи, чтобы перенести в иной план бытия, завершив перемещение дракой, забытьем или вытрезвителем. Если водка подчиняет пьянку аристотелевской поэтике – с началом, серединой и концом, то чай избегает развития и никуда не ведет: ты уже здесь.
“Нирвана – это сансара”, – поет Гребенщиков.
Чай действительно неразлучен с буддизмом, так как оба требуют нераздельного внимания, исключающего отличия главного от мелочей. Китайский чайник из неглазированной глины, поры которой хранят аромат всех предыдущих чаепитий. Ложка из любовно очищенного фамильного серебра. Чашка тонкого фарфора, бледные стенки которой ловят радужную игру напитка. Мягкая, фильтрованная (а лучше – талая) вода, доведенная до предпоследней степени кипения.
Чай, конечно, тоже не лишний. Раньше хорошим считался один, “со слоном”. Теперь я полюбил все остальные сорта. Разный, как вино, чай, как оно же, облагораживает дружбу. Влияя исподволь, он подбивает говорить обиняками, смотреть на вещи в профиль, мерить время паузами и сочинять стихи без рифмы. Властно и незаметно, словно времена года, чай учил альтернативному (хотя бы по отношению к водке) сознанию. Так он спас нас от беспробудного пьянства, в которое легко было впасть от беспомощного безделья, мучившего всех в поздний застой. Чайная церемония за столом без бутылок под негромкую беседу без грубых шуток располагала к тому задушевному общению, что отдаляет мир, позволяя его увидеть промытыми чаем глазами.
22 мая
Ко дню рождения Артура Конан Дойла
Цивилизованный мир – главный, но тайный герой Конан Дойла. Как Ленин, он торопился захватить все, что нас связывает: телеграф, почту, вокзалы, мосты, но прежде всего – железную дорогу. Холмс никогда не отходит далеко от станции, Ватсон не расстается с расписанием. Железная дорога – кровеносная система цивилизации. Делая перемещение бесперебойным, а остановки предсказуемыми, она покоряет пространство и время, укладывая стихию в колею прогресса. Сюда запрещен вход случаю, ибо он угрожает главной ценности XIX века – размеренности движения.
Железная дорога – перенесенное из истории в географию наглядное пособие по эволюции, страстную любовь к которой Конан Дойл разделял со своим временем. Секрет его завидного достоинства – в отсутствии квантовых скачков, экзистенциальных разрывов, с которыми уже примирился современный человек, выброшенный из лузы своей биографии.