Автор этой бильярдной метафоры толковал эволюцию не по Дарвину, а по Ламарку. Осваивая поэтику разрыва, Мандельштам мыслил опущенными звеньями. Пафос Конан Дойла – в демонстрации всех ступеней эволюции. Для этого написан “Затерянный мир”. В этой версии “Парка юрского периода” автор, спускаясь по эволюционной лестнице, приводит нас в доисторическую преисподнюю.
С помощью нижних ступеней эволюции Конан Дойл удлинил цивилизацию своего века. Спиритизм должен был сделать ее вечной. Конан Дойл верил, что избавиться от сверхъестественного можно, лишь превратив его в естественное. Поднимаясь от бездушной молекулы до бесплотной души, он не пропускал ступеней. И если спиритизм – оккультная истерика рационализма, то детектив – его разминка.
23 мая
Ко дню рождения Вагрича Бахчаняна
Сегодня, когда художник Бахчанян, вместе с поэтом Бродским и прозаиком Довлатовым, входит в триумвират русской Америки, можно поделиться одной странностью. Вагрич – редкость в нашей среде – обходился без выдумки. Я проверял: самые невероятные истории были абсолютно правдивыми, о чем свидетельствовали участники.
Похоже, что ему не нужно было привирать, ибо действительность послушно сворачивалась вокруг него, принимая фантастические очертания и привечая психов, чудаков и дуриков. Гуляя с ним по Нью-Йорку, я заранее знал, что хоть один из них к Вагричу обязательно прицепится. Однажды его узнал на Бродвее веселый толстяк, который представился художником Крамским, правда, Матвеем. Он спросил, сколько стоит реклама в журнале, который мы тогда издавали. “Сто долларов”, – наугад сказал Бахчанян. “Никаких проблем”, – обрадовался художник, достал из кармана доллар и пририсовал фломастером два нуля. Вагрич нисколько не удивился.
Задним числом мне кажется, что мистическим образом реальность подчинялась непрестанному художественному напору. Вагрич ведь никогда и ничем не интересовался, кроме искусства. К нему сводился любой разговор, и любая прогулка включала визит в галереи современных мастеров, в которых Бахчанян видел соратников. Однажды в Сохо он указал на диковинного прохожего, одетого не по сезону, да и не по широте – в огромную белую шубу. “Гроссмейстер граффити”, – объяснил Вагрич и пошел обниматься со знаменитым тогда в Нью-Йорке Китом Харингом (Keith Haring).
Больше всего я жалею, что не записал рассказы о харьковской жизни, еще тогда, когда Вагрич ими щедро делился. Так, в середине 1960-х Бахчанян чудом увидал работы Джексона Поллока. Подражая ему, он раздал рабочим завода “Поршень” дырявые ведра с краской и попросил их побегать по линолеуму цеха, чтобы воспроизвести технику капельной живописи, знаменитого дриппинга, которым прославился американский авангардист.