Егоров не сразу понял, что Латакию Петр упомянул не случайно. Они добрались до этого приморского городка рядом с базой Хмеймим уже в темноте. Скудно освещенный город с оживлением на центральной улице, с небольшими магазинчиками семейного бизнеса без витрин и даже без стен по фасаду вообще, словно обычные склады — с мешками фруктов, стоящими частично внутри, частично на тротуаре. Но попадались и торговые центры побогаче. Кафешки и рестораны, палатки со специями и шаурмичные около которых на пластиковых стульях сидели местные, попыхивая сигаретками и коротая еще жаркие вечера.
— У него тут нора, — шепнул Зоров и кивнул на спину Горюнова.
— В каком смысле?
— Я все слышу, — подал голос полковник, сворачивая с центральной улицы.
— Своего рода конспиративная квартира, но только для него одного. Он здесь с агентами встречается, со своими дружками из Ирака, — посмеиваясь, уже в полный голос рассказывал Зоров. — На базу их не протащишь. И алкоголь там не приветствуется.
— Вот так и спалил меня, — вздохнул Горюнов. — Чего мы будем куковать в модуле, как три кукушки, не уместившиеся в одних часах? Переночуем, искупаемся и поедем в Хмеймим. Может, уже эксперты из Москвы прилетят. Хотя нового мы ничего не узнаем. Разве что спецы поработают с видеозаписью, чтобы морды этих упырей увеличить.
Квартира в Латакии оказалась в замызганной пятиэтажке, на четвертом этаже. Во дворе сидели соседи, шумно приветствовавшие по-арабски Горюнова, которого называли Кабиром. Он пожал им руки, передав Егорову пакеты с продуктами, которые они купили по дороге в маленьком магазинчике.
— Чего они хохочут? — негромко поинтересовался у Зорова Василий.
— Говорят, что он гостеприимный хозяин. Меня они знают, — Мирон тоже заговорил по-арабски, и раздался новый взрыв хохота.
Один из сирийцев метнулся в подъезд и вынес в тазу штук шесть рыбин, кажется, сибаса. Таз перекочевал в руки Мирона. Он брезгливо морщился, глядя на вяло толкавшихся лбами друг о друга рыбин, но вежливо улыбался. Кабир дал денег рыбаку. Как успел заметить Егоров, с десяток зеленых тысячных купюр сирийских фунтов. Юноша обрадовался.
— Это примерно тысяча триста на наши деньги, — пояснил Мирон. — Пошли, я хоть душ приму. А то ощущение, что песок забрался даже в мозг и шуршит между извилинами.
— Были бы извилины, а песок начистит их до блеска, — начал снова шутить Горюнов. Пообщавшись с сирийцами, он вроде начал оттаивать.
В маленькой квартирке из двух комнат, где пахло, как в казарме, оружейной смазкой, табаком, кофе и одеколоном, Петр ушел на кухню и принялся готовить рыбу, ловко разделав ее десантным ножом.