Хорошо еще, что догадался навалить ефрейтору снега под китель, а то кровью истек бы нахрен. А так — только простудился.
Но даже при условии, что Лисин с кошатиной больше не пытались перепихнуться на моих глазах, мне все равно было как-то не по себе и заснуть никак не выходило. Хрен знает почему. Может из-за того, что меня в очередной раз пытались убить. Может из-за того, что местные травки-муравки были хреновыми обезболивающими и раны не давали покоя, а промедолом злоупотреблять нельзя. Или из-за этой, чертовой, Солярки, которой завтра придется писать очередной отчет. Хотя, ей наверное уже все доложили. А может просто настроение такое — хрен знает.
Справа раздалось какое-то шуршание и спустя пару секунд донесся голос Лисина:
— Не спите, товарищ лейтенант?
Бойцу явно хотелось о чем-то поболтать на ночь глядя. Только не тянет меня сейчас на задушевные беседы. Блин, может спящим прикинутся? Глядишь и отъебется. Хотя… А вдруг он подрочить хочет!? Вот и уточняет, сплю я или нет. Сейчас как начнет рукоблудить… Ну нет, так не пойдет!
— Нет, не сплю. — намеренно вялым голосом отозвался и потянулся к пачке сигарет на тумбочке рядом.
Закуривая, я заметил в тусклом свете уличного фонаря, светившего через окно, как ефрейтор неуверенно почесывает свой компресс на плече, словно не решаясь заговорить снова. Застеснялся, что ли?
Блин, какие же они, все-таки, дети. Казалось бы разница у нас лет в семь-восемь, а будто пропасть целая. Прямо стариком себя ощущаю, блин.
— Разрешите вопрос… Личного характера, так сказать. — наконец тихо сказал он.
— А до завтра твой вопрос подождать не может? Ладно, хуй с тобой, дерзай. — махнул я зажженной сигаретой.
Не то чтобы мне было так сильно «влом» поболтать — заснуть-то все равно не получалось. Но я еще не забыл, как этот мелкий высерок собирался покромсать меня ножницами в местном бутике. Ну, не то чтобы покромсать, но выебывался точно.
— Даже не знаю как бы это сказать… — с нервным смешком, начал он. — Я, в общем-то, просто не понимаю, за что вы так не любите, мурзи… То есть — местных. Ну, феленидов, кошкодевочек там, и прочих тоже, наверное.
— А за что я их любить-то должен? — пожал я плечами, стараясь не засмеяться над неуверенностью бойца.
Походу он тоже думает, что теперь обязан мне жизнью и решил круто изменить отношение ко мне. Может даже за ножницы хвататься перестанет, придурок.
— Они ведь не злые вовсе. Напротив, очень милые и добрые! И очень хорошо к нам относятся! Ну, к людям то есть. Я вообще не понимаю, с чего у вас это все… А вы вечно с ними на ножах. Про вас в городе уже столько страшилок сочиняют… Детей пугают, представляете? А вам будто бы все равно. — наконец выговорил он, более-менее, твердым голосом.