Вечером Василий отказывается работать со мной. Поэтому на следующий день меня дали в пару к Тихону Долматову. Долматов работал без исмаиловского блеска: осторожно, аккуратно и очень размеренно. Несмотря на свои сорок три года, он очень подвижен и даже как-то по-особенному ловок, а когда, фырча и отдуваясь, лезет от дерева к дереву, похож на хомяка.
Опыта одного дня оказалось совсем недостаточно, я работал даже хуже, чем накануне. Тихон не кричал, не ругался матом (кстати, он единственный в экспедиции, от кого я не слышал ни одного предпоследнего слова) — он заранее оговорил себе меньшую выработку: у него же напарник никудышный. Поскольку это так, то зарубки он делал только сам, меня же пичкал сентенциями. Самое обидное, что он во всем прав: кончающие школу ничего толком не умеют, все они с гонором, и каждый считает себя личностью, хотя не имеет на то достаточных оснований, большинство стремится в институты, куда попало, лишь бы поступить, и т. д. и т. п. Но во всем том, что он говорил, есть какая-то большая неправда. Стоит ему только, изобразив на лице улыбку, заговорить, как мне уже хочется спорить. А как мне с ним спорить, когда в большинстве все свои выводы он строит на том, что я обыкновенного дерева спилить не могу, а ведь это в самом деле так. За час до конца работы он ушел, сказав, чтобы я очистил от веток остаток спиленных лиственниц, спустил бревна вниз, к подножию, и сложил в штабель.
Я провозился два часа. Накануне с Василием мы это сделали за полчаса. На ужин я опоздал, а Тихон с искренним возмущением сказал: «Мало того что ты работать не можешь, тебя еще ждать целый час надо». Я смолчал. Вообще надо побольше молчать. Но шутите, товарищ Долматов, через три-четыре месяца вы со мной так разговаривать не будете. Я еще себе десять шишек набью, двадцать, если будет нужно, но буду с вами разговаривать на равных.
1956-1960-1999
ПРОЩАЙ, ИНДОНЕЗИЯ!
По несчастью или к счастью
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Г. Шпаликов
1. Вначале было слово…
«Нельзя одинаково ставить Тургенева и Чехова, Шекспира и Бабаевского, хотя каждый из них по-своему хорош» (!?).
Моя индонезийская эпопея началась именно с этой фразы, произнесенной в аудитории ВГИКа, где шла консультация для покушающихся стать кинорежиссерами.
Мне еще не было девятнадцати, после смерти Сталина прошло пять лет, после XX съезда — неполных два. Фраза стояла колом. От меня лично она требовала немедленной реакции. Как сказано у любимого мною Маяковского: «Ни объехать, ни обойти, единственный выход — взорвать». Я встал и… вышел из аудитории, громко — но не вслух — заявив, что этому учиться я и во ВГИКе не стану, а если переступлю еще раз его порог, то только для того...