А утром накрыл туман, и старина «Чайковский» плетется теперь еле-еле, через каждые 5—10 минут ревя гудком. И началась медленная, чуть заметная качка, от которой болит голова.
Любопытно наблюдать жизнь людей, открытую для всех, обнажившуюся совершенно. Многое можно бы записать, но мне как-то неудобно писать о человеке, который в это время лежит рядом на нарах и смотрит на меня. Из какого-то суеверия я стараюсь как можно меньше упоминать в своих заметках о Лене. Боюсь повредить ей. И той будущей жизни, что в ней и которую мы, опять же чуть колдуя, называем Наташкой. Хотим-то сына…
14 октября
Р - н К у р и л ь с к и х о с т р о в о в
Вчера исполнилось два месяца с тех пор, как мы отправились в эту дорогу из Симферополя. Ночью прошли четвертый или пятый Курильский пролив. А вчера всю вторую половину дня наблюдали Курилы. Тяжелое, мрачное впечатление. Не острова, а островерхие камни, брошенные в море. Торчат над водой своими темно-синими макушками. Справа прошли и остались за кормой две вулканические сопки, причем одна из них время от времени выбрасывала из себя облачко. Рваные края кратера красиво-зловещи. Все острова — в тумане, и он кажется здесь вечным. Туманы или облака обвивают остров слоями.
Слева, в тумане, остался у нас большой скалистый гигант, скорей всего — необитаемый.
Ночью у нас опять случилось что-то с машинами или с котлами, и пароход не то шел, не то стоял. С утра началась болтанка, и сейчас многие женщины уже лежат, не поднимаясь.
Через нас и несколько в стороне пролетают стайками и в строю дикие утки. Летят зимовать в теплые края. А мы к зиме — в холодные. Грустно и… голодно. Полученные в Корсакове продукты кончаются.
Ветер все усиливается, начинается дождь. Моряки ожидают сильного, до 12 баллов, шторма. Они хорохорятся, шутят, а в прошлый раз я видел, как некоторые из них травили через борт ничуть не хуже пассажиров. Не такие уж они у нас морские волки: большая часть команды — недавние выпускники мореходного училища. Бывает даже страшновато, когда подумаешь, кому вверена наша судьба.
Мальчишки ведь!
Храни боже таких морячков в первую очередь!
— Глебушка, ты сходил бы на палубу, проветрился от этого твиндека, от меня отдохнул бы…
Глеб чуть было не сказал «спасибо», потому что и в самом деле уже с трудом переносил здешнюю духоту, устал от беспрерывной беготни то с котелками, то с бидоном, то с тазиком. Когда начиналась качка, ему приходилось ухаживать не только за Леной, но и за своим комбатом, да еще и выполнять поручения старшего седьмой команды, совершенно утратившего в море свою руководящую осанку. Он лежал на нарах пластом, доблестный майор Доброхаткин, не брился, и на него даже нельзя было обижаться за прежнее, береговое хамство. Он и сам как бы «сдался на милость» и по мере надобности похваливал Глеба: «Ты — герой, Тихомолов, ты вон гляди как держишься! Слушай, сходил бы ты к начальнику эшелона…» Глеб улыбался и шел, и это даже доставляло ему какое-то необъяснимое удовольствие.