— Мальчики, а не помнит ли кто Есенина?
«Мальчики» не спешили отозваться. Или они обиделись, или просто не помнили Есенина. Их молодость приходилась на тридцатые годы, когда критики, радетели российской словесности, обзывали Есенина и кабацким, и кулацким, и упадническим, так что лишь немногие заучивали его наизусть. Но все же нашелся здесь один такой человек. Это был подполковник Горынин. Своим басовитым, не слишком натренированным в декламации голосом он прочел:
Несказанное, синее, нежное…
Тих мой край после бурь, после гроз,
И душа моя — поле безбрежное —
Дышит запахом меда и роз…
Дальше Горынин что-то подзабыл и смущенно пропустил, проборматывая лишь отдельные строчки, но под конец все же вспомнил еще одну полную строфу:
Колокольчик ли? Дальнее эхо ли?
Все спокойно впивает грудь.
Стой, душа, мы с тобой проехали
Через бурный проложенный путь…
И вот уже не осталось тут литературы как таковой, литературы в чистом виде — она соединилась, смешалась с реальной жизнью человеческих душ, прошедших свой «бурный проложенный путь». Кто-то еще пытался припомнить отдельные строфы или звонкие строки любимых поэтов, кто-то вслух помечтал о поэтах грядущих времен, но это уже не могло помешать начавшемуся слиянию поэзии с живой жизнью, спешащей все дальше вперед. Прошлое пережито. Душа может приостановиться на время, чтобы оглядеться и отдохнуть немного, однако впереди — будущее, и оно волнует людей все сильнее. Оттуда уже идут к нам какие-то голоса и сигналы, не совсем еще вразумительные, но звучащие явно для нас. Человек живет, конечно, в настоящем времени, иногда он живет и просто сегодняшним днем, но всегда, беспрерывно он чего-то ждет, к чему-то прислушивается и все тянется, готовится к дню завтрашнему. Он живет в сегодняшнем, но ради завтрашнего. А что там, впереди? К чему надо приготовиться?
Первое практическое помышление солдата-победителя — поскорее вернуться в свой знакомый, оставленный дома мир. Но ведь прежнего-то, довоенного мира в том привычном облике уже не существует. Война много чего натворила и на земле, и в человеческих душах. Последние годы ее, и победа в особенности, были подобны океанской волне цунами, поднявшей всех нас на гигантскую высоту… и там приостановившейся, замершей в своем огромном движении. Что тут открылось перед нами! Звездной холодной пылью замерцали еще не проторенные космические дороги. Возникла раскрепощенность пространственного и временного мышления. Создавались иллюзии неограниченных возможностей, и, по всей вероятности, именно тогда происходило как бы кумулятивное, фокусированное усиление мыслительной энергии, которая уже положила начало цепной реакции великих открытий века. Великих, радующих — и устрашающих.