Все это как будто еще впереди, но уже и сегодня.
Солдаты еще не знают, что в тайных заокеанских подземельях уже существует, уже обозначено первой буквой алфавита самое ужасное из когда-либо существовавших оружие. О нем уже сказано — не без значения! — в кулуарах Потсдамской конференции, его уже исподволь накапливают, и отсюда потянется еще одна страшная цепная реакция — гонка вооружений. Не мы начнем ее, но и нам никак не уклониться от этого. И едва ли не по каждой солдатской и человеческой судьбе пока еще таинственная «миссис А» прочертит свою недобрую линию, свою болезненную царапину. Кого-то она задержит сверх срока в армии, кого-то погонит на край света, кому-то испортит потомство, кого-то сведет до срока в могилу. Совсем, совсем скоро, в уже неотвратимое августовское утро, она вспыхнет новым злым солнцем XX века над стотысячным японским городом и в один краткий миг испепелит его. И не в то ли самое утро начнет складываться выразительно краткая формула дальнейшего нашего бытия: или — или. И возникнет отсюда совершенно неслыханная, никем еще не изведанная общечеловеческая ответственность: или — или…
Все это как будто еще впереди, и все начинается уже сегодня. Невнятными сигналами из будущего проникает в сознание уставших, израненных, истосковавшихся по простой человеческой жизни солдат-победителей. Проникает и будоражит.
Казалось бы, что может волновать их теперь, после такого грандиозного, только что завершенного дела?
Ан нет, волнует.
Слушают солдаты Время и самих себя, прислушиваются и думают. И уже понимают: все завтрашнее, все назревающее не сможет обойтись и без них, уставших.
Жизнь идет волнами, и вслед за сегодняшней волной будут подниматься все новые. С каждой из них будут приходить и новые заботы, тревоги, радости и потрясения, новая мера ответственности, расходов, потерь. Произойдут неожиданные пересмотры установившихся понятий и авторитетов, о чем сегодня даже подумать страшно. Но все это неизбежно произойдет, как неизбежным бывает освобождение идеалов от идеализма…
Не меньше, чем о всеобщем, и о том думается человеку: а как же пойдет моя собственная жизнь? Что уготовило великое Время для меня, маленького?
Но на такие вопросы Время не дает ответа.
И продолжает стоять дыбом высоко взметнувшаяся, восторгом дышащая волна…
А в это же самое время один здешний «маленький человек», меньше других уверенный в своем завтрашнем дне, решительно вышел из своего дома на улицу и стал пробираться к городской окраине, в пустынные росные луга, в серебристо-молочную ночь. Это была Гертруда Винкель. Она снова шла на свидание к мужу, неизвестно на сколько дней обретенному. Ей было страшно, как девчонке, идущей через кладбище; от этого страха кожа ее холодела, а временами женщина чувствовала себя как бы неодетой. Ей хотелось бежать, но она понимала, что нельзя, и сдерживала себя. Бегущий в ночи человек — это или вор, или какой-то другой преступник, кого-то боящийся. И все-таки через молодой лесок, посаженный на ее памяти, выстроившийся ровными рядками, она бежала буквально не чуя под собою ног. В лесу всегда страшнее, чем на открытом месте. Она даже ухитрялась услышать какие-то предостерегающие голоса птиц. Вот до чего все в ней обострилось и насторожилось!