Однако все когда-то заканчивается. Отъезжающим велено садиться в вагоны, и они кричат оттуда остающимся уже немного сверху и как бы немного издали:
— Прощайте, братцы! Счастливо оставаться!
— Привет нашим русским женщинам! — отвечают им с земли.
— И девушкам тоже! — торопится добавить кто-то молоденький.
— Вам, ребята, желаем тоже поскорей домой.
— Спасибо, старики, за все!
— Не поминайте лихом, ребята!..
Да, да, да, и такое было здесь сказано, хотя не об этом все время шла речь. О заслугах и благодарности шла тут речь, а ветеран вдруг попросил не поминать лихом. И была небось какая-то веская для того причина, поскольку всякое бывало-случалось на этой страшной и сердитой войне. Тут и убивали, не особенно раздумывая, а уж обидеть-то могли запросто, даже своего, даже родного человека.
Тут можно много чего вспомнить. Ну вот хотя бы такой случай. На переправе через Вислу было дело. Раскричался один молодой лейтенантик, адъютант какого-то грозного генерала, на сапера-регулировщика, что у въезда на переправу с фонариком стоял… Красота была на переправе в ту ночь неописуемая. Над рекой луна проглянула, и весь почти что километровый понтонный мост виден от берега до берега. А Висла река не только широкая, но и проворная; когда на нее смотришь, хорошо видно движение воды — как, скажем, на Неве. И под луной особенно волнующим было это движение нескончаемой массы, прямо-таки живой, плывущей массы, возможно даже что-то соображающей.
Река рекой, но через нее еще мост был, который для военного человека в военное время важнее самой красивой речной лирики. А что такое понтонный мост через такую ширину? У самого берега он действительно похож на мост, а дальше, за серединой реки, он как нитка выглядит. И весь, на всем протяжении, дышит. Как живой. Как будто он не на стальных понтонах и не стальными прогонами связан, а из какой-то трепетной живой плоти состоит. По этой-то живой жилке и ехали, ехали в ту ночь от одного берега к другому тяжело груженные машины, да стыдливые на маршах, под своими брезентовыми чадрами, «катюши», да пушки тяжеленные, а за земляной дамбой, хорошо прикрывавшей подъезд к переправе, уже сердито, начальнически порыкивали танки. Двигалось и двигалось по живой жилке всевозможное железо, и прогибалась она под ним, а где-то слегка выгибалась своей гладкой спинкой — словом, дышала, как уже было сказано. И что-то где-то перетерлось или разболталось. Комендант переправы приказал старичку регулировщику прекратить на время движение, закрыть переправу. Приказ командира — закон.