Ловец ласточек (Рябова) - страница 146


Дорогая Марта,

Я пишу тебе, понимая, что мы больше никогда не увидимся. Жаль, что мне не удалось должным образом попрощаться с тобой. Жаль, что очень о многом я не смогла тебе рассказать. Не знаю, какое место я занимаю в твоём сердце, но прошу, не нужно горевать обо мне. Я не заслуживаю твоих слёз.

Позволь рассказать тебе мою историю.

Сколько себя помню, я всегда с восхищением смотрела на Адама. Он был центром моего мира, моим вдохновением, примером для подражания. Поэтому с его смертью рухнул и мой мир. У меня не осталось причин жить дальше. И возможно, моя жизнь оборвалась бы гораздо раньше, если бы я не встретила Бертрана.

Он был всего лишь случайно залетевшим в наш сад вороном со сломанным крылом, которого я выходила и приютила. Он был потерян и несчастен, собственное существование больше не имело для него ценности. Мне захотелось спасти его, как Адам пытался спасти свою любимую. Так я могла продолжить неоконченное им дело, придать смысл тому, что я единственная выжила в аварии. Это вернуло мне силы и надежду.

Я попросила Бертрана жить ради меня. Жить ради моей защиты, а я в свою очередь обещала защищать его. Я думала, что поступаю правильно. Но в действительности мной двигал эгоизм. Как могла я заставить его жить против воли? Как могу я теперь вот так оставлять его?

В итоге я не спасла даже саму себя. Я хотела стать лучше родителей и сестёр, но выросла такой же лицемерной эгоисткой. Помогать другим так легко, когда этим ты тешишь своё самолюбие.

Имеем ли мы право спасать кого-то, если нас об этом не просили? У меня нет ответа. Но я знаю, что очень виновата перед Бертраном. И перед тобой. Я увлеклась, заигралась в добродетель и тем самым подставила тебя под удар. Ты была честна со мной, а я руководствовалась скрытыми мотивами. Мне правда жаль, что так сложились обстоятельства и что мы не подружились по-настоящему. Прости.

Сейчас мне кажется, я не написала и десятой части того, что хотела, но на большее я уже не способна.

От всей души желаю, чтобы в твоей жизни всё наладилось. Будь счастлива.

Прощай.

И спасибо за всё.

Лукия.


Я не заплакала. Не потому, что такой была её просьба, и не потому, что во мне не осталось слёз. Они были неуёмны — омывали меня изнутри и, полоща солью мои раны, заставляли тело нестерпимо болеть. Если бы только я помнила, откуда взялись все эти порезы и почему они до сих пор кровоточат.

Написанное не укладывалось в голове, сколько бы я ею ни трясла, сколько бы ни вопрошала, зачем Лукия доверила мне свою исповедь. Что стояло за ней? Меня возмущали её порицания, обвинения, каждое из которых хотелось оспорить, раскаяния, которые я не могла принять. Каждое слово иглой вонзалось в сердце, и, хотя эта история откликалась в моей памяти смутными образами, подсознание отвергало её с такой силой, что становилось страшно. Поток борющихся меж собой тяжёлых чувств захлестнул меня.