— Как сказать. — Он придавил окурок мыском кроссовки. — Я лишь убедился, что везде, куда ни подайся, всё одинаково.
Вернулась запыхавшаяся Франтишка, и мы наконец отправились. В агентство. Со слов Лайонела, нужно было отчитаться перед Марией.
Золотая дверь ввела его в некое подобие транса. С минуту он смотрел на неё, а потом расстроенно покачал головой.
Войдя в агентство, Лайонел глубоко вдохнул и произнёс:
— Хорошо быть дома.
Я не совсем поняла, что он имел в виду.
Пока Франтишка хозяйничала на кухне, Лайонел поднялся к Марии и пробыл у неё довольно долго. Видимо, она ждала его. Сверху не слышалось ни звука, а потому догадаться, о чём они могли разговаривать, было невозможно.
— Сколько ещё? — ворчала Франтишка, топчась перед лестницей. — Любит же он потрепаться.
— С Марией разве потреплешься? — удивилась я.
— Они, м-м-м, в некотором смысле близки. Как старые друзья, наверное, можно так сказать. Маричка, должно быть, очень рада его видеть, вот и не отпускает. Хотя Лвичек же теперь каждый день на работе будет, а значит и поболтать ещё время найдётся. Чего тогда его сейчас держать, не пойму.
Наверху хлопнула дверь, и на лестнице показался Лайонел.
— Кстати, а кто предложил заняться озеленением? — он кивнул в сторону лимонного дерева. — Здесь уютнее стало.
— О, это забавная история! — вскликнула Франтишка. — Между прочим, лимон у нас Марта выходила. И даже имя ему дала.
— Имя? В самом деле?
Я выдавила улыбку, пытаясь намекнуть, что эта глупость не стоит внимания.
— Ага-ага. — Франтишка так и пыхала энтузиазмом. — Давай, Марта, скажи, как ты его назвала.
Лайонел смотрел заинтриговано. Я сдалась. Спрятала глаза и ответила:
— Тим.
Несколько секунд в гостиной царила тишина. И вдруг Лайонел рассмеялся. Искренне и так по-доброму, что обидеться на это я просто не могла.
— Очаровательное имя.
Хотя в Тьярне всё ещё стояла тёплая погода, вечера были прохладными, и в нашу старую квартирку сквозь множество невидимых щелей проникал осенний ветер. Я куталась в одолженный Юлианом свитер, утопая в его запахе, и согревалась чаем. В памяти ожили образы родного дома. Невольная тоска по нему, едва заметная, проросла в сердце и как будто ждала дождя.
— Значит, завтра пикник? — Юлиан сел рядом со мной на диван. — Как раз успеваете до похолодания.
— Фани даже из садика отпросилась, чтобы всё подготовить. Надеюсь, ничего не случится.
— А должно?
— Наверное, нет.
Мы помолчали. Рядом с Юлианом молчание всегда было особенно приятным.
— Где-нибудь в Тьярне продают чёрный хлеб?
Он непонимающе посмотрел на меня.
— Чёрный?