– Представляешь, ни одного такси! Спят до сих пор, что ли. А где Рудик?
– Сказал, что у него много работы. И что отдаёт меня в твоё полное распоряжение. – Лагунов подхватил женщину под руку. – Поэтому предлагаю не терять времени и немедленно заняться чем-нибудь интересным.
– Музеи пока закрыты, – проговорила она задумчиво. – Мосты уже сведены. Может, съездим на Васильевский? Там строят здание Медицинской Академии. Обещают двести этажей и поворотную конструкцию, следующую за солнцем. Этажей пятьдесят уже имеется. К тому же у меня там квартира поблизости, – добавила она. – Угощу завтраком.
– Завтрак с ослепительной красавицей на Васильевском острове. Это именно то, о чём я мечтал! – сообщил Лагунов. – Ты, наверное, умеешь читать мысли.
Алевтина порозовела.
– Тогда идём в метро?
– В метро ещё успеем. Я хочу видеть этот город.
– Значит, трамвай, – решила женщина. – Бежим, как раз наш подходит!
Чистый, блестящий, обтекаемый, похожий на лимонный леденец трамвай № 6 остановился и приветливо распахнул двери. Взявшись за руки, Дмитрий и Алевтина вошли в пустой, пахнущий фиалками, вагон.
Целоваться начали прежде, чем вагоновожатый повернул рукоятку контроллера.
Стремительно набежавшее облачко было совсем небольшим и походило на цветок сакуры. Солнце подрумянивало его «лепестки», окрашивая молочно-розовым, точно щёки фарфоровой куклы. Дождь из облачка сыпанул весёлый, быстрый, тёплый, с аккуратной радугой по краешку. Глядя на него, хотелось улыбаться и ловить капли языком.
Люди, попавшие под этот наполненный светом дождь, будто спятили. Кто-то заметался, словно обожженный кислотой. Кто-то просто лёг на землю и закрыл голову руками, тихо воя. Несколько бойцов начали палить по облачку из автоматов – странным образом это больше походило на приветствие, чем на оборонительный огонь, абсолютно сейчас бессмысленный. Комроты Свешников безумным кузнечиком запрыгнул на бронетранспортёр, заколотил рукояткой пистолета по бронелюку. Ему не отперли. Капитан, чудовищно матерясь, скатился с брони и нырнул под машину – в тот самый миг, когда она, выбросив клуб чёрного дыма, сорвалась с места. Рёв мотора заглушил и мат, и мокрый хруст раздавленного тела.
У Акихиро от этого неуслышанного, но воображенного с необычайной достоверностью звука стало кисло во рту и задрожали колени, но он продолжал снимать происходящее. Через несколько минут и он повалится на землю, чтобы никогда больше не встать. Однако сохранённые на плёнке кадры уцелеют – тяжёлый и чертовски неудобный фотоаппарат «Кристалл» герметичен и даже, кажется, бронирован. Пришедшие сюда позднее люди увидят наконец-то действие «грибного дождя» в, так сказать, процессе. Будь он проклят, этот лживый как вся здешняя красота, процесс.