Твои мужчины тоже уйдут – не в торжественную вечность, а просто так, на все четыре стороны. Те, чьи руки так сладко обнимали тебя перед рассветом, чей шепот щекотал твое ухо, чьи слова грели сердце, уйдут и забудут о тебе всё – от формы пальчиков до даты рождения.
Зато ребенок будет всегда. Сначала ты будешь его теплицей, потом – он станет твоей опорой.
Так считалось в мире, где Ангелина жила.
Но дочь родилась, а одиночество не развеялось. И даже наоборот, как будто бы еще гуще стало. Она сама не могла сформулировать, чего ждет от материнства – может быть, доказательства собственной божественной природы? Плоть от плоти, кровь от крови?
А в реальности получился отдельный человек, совсем на нее не похожий. Иногда Ангелина рассматривала свои детские фотографии (почему-то их сохранилось мало), а потом переводила взгляд на Дашу, пытаясь найти хоть одну общую черту. И не находила, отчего становилось грустно.
Забавно – с Дашиным отцом она встречалась почти год, но почему-то спустя время не могла восстановить в памяти его лицо. Однако иногда, когда дочь задумывалась о чем-то своем, хмурила белесые брови, вдруг видела в ней его. Это было даже обидно – ведь именно она, Ангелина, мать, священный храм, вырастивший нового человека, он же, можно сказать, случайный прохожий. Но оказалось, что его генетический слепок сильнее.
Дочь росла независимой. С самого младенчества была такой – упорной, с внутренней силой. Ангелина никогда не чувствовала, что они команда, одно целое. Всегда она была сама по себе, а рядом жила Даша, тоже сама по себе.
Обо всем этом женщина размышляла, вдыхая ароматизированный черешней сигаретный дымок, когда вдруг увидела, что к ее калитке подошел мужчина, показавшийся смутно знакомым.
Ангелина близоруко прищурилась.
Мужчина – высокий, темноволосый, с открытой приятной улыбкой, – перебросив руку через условный забор, уверенно нащупал не менее условную задвижку и только потом, встретив ее удивленный взгляд, спросил:
– Можно?
Ангелина не любила, когда в ее пространство грубо вторгаются. У нее всегда была огромная личная территория, в которую она не пускала не то чтобы незнакомцев, не то чтобы любовников, не то чтобы подруг, но даже и собственную дочь. Однако он улыбался так открыто и смотрел так ясно, что художница машинально кивнула, о чем пожалела в тот же момент, но было поздно: мужчина уже подошел.
– Извините, что я вот так вторгаюсь. Меня Марк зовут. Мы какое-то время назад виделись на дороге. Вы еще спрашивали нас о девочке.
– Ах, да, – нахмурившись кивнула Лина. – Все в порядке. Моя дочь нашлась.