– Давай начинай! – послышалось в публике.
– Решайся! – крикнул кто-то еще.
Он не мог. Пытался опять прочистить горло. Закашлялся. Даже горло и то дрожало.
– Молчит, – протянул кто-то с насмешкой.
Паника охватила Далмау, пальцы скрючились, прижатые к животу. Смех звенел в ушах, голова кружилась от выпитого. Так он стоял, не в силах пошевелиться, и пот струился у него по вискам.
– Скажи что-нибудь, парень, – сочувственно обратился к нему старик, стоявший у самых подмостков.
– Просто скажи «спасибо», – посоветовал кто-то другой.
– Молчит, – повторил зубоскал.
Смех усилился.
Не прошло и минуты. Целая вечность. Надо что-то делать! Но тело не повиновалось. В зал он тоже не мог смотреть: там была Ирене.
– Язык проглотил, – заметил кто-то.
– И в позу встал, как натурщик.
Взрывы хохота.
– Большое спасибо, – выдавил Далмау дрожащим голосом.
Похоже, его услышал только старик да тот, кто подал совет. Остальные разбрелись по залу, соединились в группы и кружки, принялись болтать. Вновь появились официанты с подносами, уставленными бокалами с шампанским.
– Музыку! – потребовал кто-то из зала.
– Этот пусть идет малевать! – раздался еще крик.
Далмау выпил слишком много шампанского, и теперь оно волнами подкатывало к горлу. Пару раз едкий прилив достигал рта. В первый раз это совпало с насмешками молодых шалопаев, во второй случилось, когда та, в черном, деликатно взяла его за плечи, чтобы увести. Ощутив прикосновение, Далмау обернулся, и его вывернуло на платье и туфли дамы. Посыпались комментарии, раздались возгласы отвращения. Пока двое официантов салфетками счищали рвоту с шелкового, отделанного кружевом платья, третий вывел Далмау через полуподвал и служебную дверь. Он безропотно покорился.
Эмма и торговец курами ехали в поезде на Сарриа, по ветке, которая отходила от площади Каталонии и заканчивалась в маленьком городке, еще не вошедшем в состав Барселоны. Железнодорожные пути пересекали улицу Бальмес, деля ее надвое, что не было редкостью в городе, по которому курсировали трамваи и поезда. Однако, в отличие от трамваев, большинство которых ходило на электрической тяге, и лишь немногие до сих пор тащили лошади или мулы, по линии Сарриа двигались настоящие поезда с тяжелыми локомотивами, и те грохотали, свистели, испускали клубы пара и густого черного дыма, прилипавшего к зданиям и людям, и все это раздражающе регулярно, с интервалом в пятнадцать-двадцать минут, к полному отчаянию окрестных жителей.
Именно о большом локомотиве и думала Эмма, пока поезд отъезжал от улицы Бальмес. Много лет назад, когда построили станцию Барселонета на первой во всей Испании железной дороге между графской столицей и Матаро, местные женщины передавали из уст в уста легенду о том, что машинисты воруют детей, чтобы их жиром смазывать локомотивы. С ностальгией, стиснувшей нутро, Эмма вспомнила, как отец подшучивал над ней, девчонкой, и пугал ее этой сказочкой. По правде говоря, машинист такого огромного локомотива, подумала Эмма, должен был бы красть детей целыми партиями, чтобы как следует смазывать машину, и улыбнулась, вспомнив указательный палец, направленный на железное чудище, пока она в страхе пряталась между отцовских коленей.