– Вспомнила что-то смешное? – поинтересовался Матиас, нарушая прихотливый ход ее мысли.
– Нет, – задумавшись на секунду, ответила Эмма. Незачем посвящать торговца курами в ее воспоминания.
Уже несколько дней Эмма замечала, что беззубый старикашка все смелее приступает к ней; выполняет, правда, свое обещание и не распускает руки, но пожирает ее своими мутными глазками, вот и сейчас он вперился в ее лицо, вроде бы сомневаясь в искренности ответа, а потом скользнул взглядом к воротнику пальто и еще ниже, туда, где, по его расчетам, находилась ложбинка между грудями. Стояла зима, декабрь, было холодно, очень холодно, особенно в разбитом, низшего пошиба вагоне, где гуляли сквозняки, словно напоминая людям, что они едут третьим классом. Выпрямившись на неудобной деревянной скамье, Эмма поставила корзинку с двумя живыми гусями и прикрыла грудь. Старик оставил нечистые помыслы и уставился в окно. Эмма взглянула, как там гуси: ради них они и сели в поезд до Бонановы, станции, куда не дошла еще городская застройка, между Барселоной и Сарриа; кое-где виднелись роскошные, величественные особняки, окруженные обширными и ухоженными садами. Здесь, в Бонанове, у торговца курами была постоянная, выгодная клиентка, она покупала гусей, и за каждого можно было спросить до девяти песет, а это куда больше, чем стоили куры, цыплята, утки или куропатки.
Эмма знала, что рано или поздно торговец курами шлепнет ее куда не надо, обнимет за талию под смехотворным предлогом или заденет грудь, воспользовавшись близостью, которой не избежать, когда весь день ходишь рядом.
– Я ему знатную оплеуху закачу! Так и сделаю, честное слово, – убежденно говорила она Доре месяца три назад, когда только начала работать с Матиасом. – Последние зубы повыбиваю, – припечатала под конец.
– Он просто старый похабник, – отмахнулась соседка по кровати.
– Ты хочешь, чтобы меня лапал этот… этот сатир?
Дора ничего подобного не хотела, и, верная своей теории, что каждой женщине нужен мужчина, чтобы ее защищать, стала усердно знакомить Эмму с друзьями своего жениха, который работал продавцом в шляпном магазине и был таким безответным и рассеянным, к тому же еще и тощим, что Эмма сомневалась в его способности защитить хотя бы самого себя, не говоря уже о женщине. Правда, своими опасениями не стала делиться с Дорой, которая была в полном восторге от кавалера и не переставала ему выказывать нежные чувства.
Эмма покорилась воле новой подруги. Она прекратила общаться со знакомыми из квартала Сан-Антони, даже с Росой, и с товарищами из круга Монсеррат, вместе с которыми когда-то призывала народ к забастовке и ходила на манифестации. Иногда сталкивалась с кем-нибудь и всегда в конце концов задумывалась, искренне ли они говорили или держали в уме рисунки, изображающие ее наготу, и все, что люди напридумывали, исходя из этого. Стало быть, она послушалась Дору, а та познакомила ее с кузеном Хуана Мануэля, так звали ее жениха; кузен тоже работал в шляпном магазине и был еще более тощим; потом с парой друзей, один из которых был безработным, и его пришлось угощать вином и потрохами в какой-то таверне… Серенькие, пошлые люди, которых Эмма отвергала с ходу, не давая им ни малейшего шанса.