– Ну, я пошел, а ты оставайся! – кричал старик ей в спину.
Недостаток рабочих мест, а главное, нужда позволяли хозяевам проявлять непреклонность. Многие вынужденно становились штрейкбрехерами и занимали рабочие места товарищей, с борьбой которых они были солидарны. Их семьи умирали с голоду!
– Несправедливо, несправедливо, несправедливо, – твердила Эмма, не в силах остановиться.
– Повторять не буду! – надрывался старик.
Тем не менее, рассказывал Антонио, повышая хриплый голос, акции на Барселонской бирже росли, и финансисты, считая город процветающим, были заинтересованы в инвестициях.
– Останешься здесь!
Девушка вздохнула, сжала кулаки и плюнула в сторону дворца.
– Сукины дети, – пробормотала она сквозь зубы, разворачиваясь, чтобы догнать Матиаса, который шел уже по дороге, ведущей к станции, – когда-нибудь вы дорого за это заплатите.
Антонио и Эмма пришли в один из сорока с лишним республиканских центров, рассеянных по всей Барселоне, маленькую таверну, владелец которой предоставил ее в распоряжение партии: в зале теснились мужчины и женщины, с нетерпением ожидая, когда один из республиканских активистов начнет речь; тем временем хозяин таверны и его домашние подавали кофе, вино и пиво в гораздо больших количествах, чем в любой другой вечер этого декабря 1902 года: надо заметить, что он даром уступал партии свое заведение, но за еду и напитки взимал плату с удручающей пунктуальностью.
Эмма, притиснутая к Антонио – оба стояли, поскольку немногие стулья были заняты задолго до их прихода, – ждала, держа в руке стакан красного вина, терпкого, забористого, как мужчины, ее окружавшие: они громогласно беседовали, криками приветствовали друг друга, оглушительно хохотали. Близились выборы в городской совет Барселоны; большинство рабочих поддерживало радикалов, возглавляемых Леррусом, и люди верили в успех республиканцев.
– Мы пойдем голосовать с бюллетенем в одной руке и пистолетом в другой, – предупреждали республиканцы, нужно было не допустить махинаций с голосами, к которым с незапамятных времен прибегали власти.
Вдруг зал взорвался аплодисментами, и молодой человек, один из соратников Лерруса, вскарабкался на шаткую трибуну, кое-как сколоченную из четырех досок в углу заведения, и, воздев руки к потолку, попросил тишины. Эмма буквально вдыхала напряжение: простой народ на глазах превращался в реальную, мощную политическую силу. Анархисты, снова вступившие на путь терроризма, взрывающие бомбами все без разбора, утратили любое влияние на рабочие массы после провала всеобщей забастовки, а Социалистическая рабочая партия, которую основали люди огромной культуры, глядевшие свысока на рабочих, по большей части неграмотных, не смогла уловить момент перелома, когда рабочий класс начал осознавать свою силу.