— Я верю в это, — говорит Уилл, и дрожь в его голосе заставляет меня чувствовать себя менее одинокой. — Каждый рождается с чистым.
— Да. — Эмоции вибрируют по невидимой нити между нами. — Но затем с некоторыми детьми — может быть, с одним из десяти, хотя это может быть ближе к одному из четырех — с ними случаются действительно тяжелые вещи, в их собственной семье или со знакомым, которому эта семья доверяет. Травмы, пренебрежение, жестокое обращение, манипуляции, принуждение, воздействие насилия. И у них нет ни инструментов, чтобы обработать это, ни слов, чтобы поговорить об этом. Поэтому следует тишина. Вынужденное соучастие. Стыд. Скоро то, что у вас есть, — это густая черная смола, и когда сквозь нее пробивается свет… — Я позволяю своему предложению затянуться, зная, что он, вероятно, понял, что я говорю не только о своих делах за эти годы, что кое-что из того, что я знаю, я пережила первой.
— Бэт-сигнал, — говорит он трезво.
— Да. Большой, как луна над Готэм-Сити. И каждый психопат, социопат, садист, алкоголик, самовлюбленный кусок дерьма где угодно может увидеть это и прибежаться. И когда эти двое находят друг друга, они щелкают. Они узнают друг друга на каком-то глубинном уровне. Как будто они говорят на двух вариациях одного и того же языка.
— Вау, хорошо. Боже. В этом слишком много смысла. — Он поднимает влажную салфетку из-под стакана и начинает теребить ее, качая головой. — Но как происходит первоначальное насилие, если все получают чистый лист? Почему одни дети становятся мишенью, а другие нет?
— Кэмерон не было и четырех лет, когда ее жизнь перевернулась с ног на голову, — объясняю я Уиллу, в то время как мои мысли рикошетом возвращаются на десятилетия назад, к моему собственному детству, детству Дженни и бесчисленного множества других, набирая обороты. — Подумай о том, как это молодо, когда вся твоя жизнь вращается вокруг копейки. Но достаточно взросло, чтобы больше не знать, кто ты и где твое настоящее место. Даже если Кэмерон не казалась Эмили и Трою одинокой или напуганной, ты можешь видеть, как такое большое замешательство и неуверенность могли сделать ее слишком доверчивой к другим. Она хотела любви. Она хотела чувствовать себя хорошо. — Мышцы моего горла ощущаются напряженными и странными, язык отяжелел, но я заставляю себя довести мысль до конца. — И если этого было недостаточно, шрам от той ранней травмы вполне мог привлечь кого-то другого на ее сторону. Еще одного хищника.
Уилл вздыхает.
— Это было бы чертовски иронично. Я имею в виду, если Эмили и Трой думали, что помогают нуждающемуся ребенку, а в итоге причинили ущерб, который привел к ее похищению?