Я вдруг осознаю, что в комнате жарко. Из кухни доносится запах жареной рыбы. Липкая крышка бара под моими руками. Вызов Уилла вовсе не риторический. Он думает, что я перешла все границы. И я могла.
— Я не забываю о Трое, — быстро говорю я. — Но Эмили была единственной, кто остался дома наедине с Кэмерон, и основной сиделкой. Она перестала притворяться, чтобы быть полноценной мамой. И это она провалила проверку на детекторе лжи. Я вовсе не думаю, что веду себя холодно, просто реалистично. У нас нет времени на детские перчатки, Уилл. Если бы Эмили знала о жестоком обращении, это чувство вины не только засветило бы детектор лжи именно таким образом, но и вовлекло бы ее. Может быть, она чувствует себя ответственной, потому что она ответственна. Может быть, она закрыла глаза, когда пришло время открыть их пошире. Может быть, она придержала язык, когда ей следовало крикнуть со стропил. — Барный стул подо мной, кажется, вибрирует от напряжения. Мой голос дрожит, полный жара. — Может быть, она защищала своего брата, Дрю, вместо Кэмерон.
Уилл откидывается на спинку стула, выражение его лица меняется.
— Ты кажешься ужасно эмоциональной, Анна.
— Я в порядке, — отвечаю я, мгновенно переходя в оборону. — Я просто знаю, что я здесь на что-то наткнулась. Слушай, я нашла это стихотворение в шкафчике Кэмерон. Это может быть важно.
Он берет открытку Кэмерон, когда я протягиваю ее ему, и молча читает строки. Закончив, он поднимает глаза.
— Черт. Какой пятнадцатилетний подросток читает Рильке?
— Раненый. «Я хочу быть с теми, кто знает тайные вещи, или в одиночестве». Разве это не говорит само за себя? Очевидно, что некоторое насилие носит случайный характер, больше зависит от случая и возможностей. Но иногда это очень специфично и синхронно, как будто есть скрытая связь, уязвимость, которую хищники могут почувствовать в определенных жертвах, даже увидев их впервые. Когда повреждение есть, оно может просвечивать, как радар. Почти как если бы самая темная часть чьей-то истории могла говорить непосредственно через их тело, живя в их клетках. Ты меня понимаешь?
Уилл выглядит смущенным, его лицо порозовело.
— Ты хочешь сказать, что это как-то связано с жертвами? Что они заставляют кого-то целиться в них?
— Нет, вовсе нет. Как раз наоборот. — Я снова беру открытку, чувствуя разочарование. Правильные слова кажутся мне неподвластными.
— Тогда как? Что происходит на самом деле?
— Однажды я работал с действительно умным психологом-профайлером, — пытаюсь я снова. — Он использовал термин «бэт-сигнал», чтобы говорить о подобных вещах, о том, как жертвы невольно сообщают о себе насильникам. Мы все приходим в мир с чистым ярким светом, верно? Мы невинны, свежи, как гребаные небеса. Яркие, чистые и невинные.