И звенья ослабли, и постепенно стало ясно, что охотники – не для того, чтобы охотиться за дичью, а для того, чтобы охотиться за нами, как мрачно шутили в трюмах. Но теперь уже и за шутки эти можно было получить трибунал по закону военного времени. А приговор один – на снег, к медведям. В качестве приманки, конечно. Следы ведь встречались все еще довольно часто. Но вот обнаружить самого медведя просто облетая периметр было практически невозможно – слишком мал был радиус, ограниченный емкостью замерзающего аккумулятора. Это Широков знал и понимал намного лучше других. Именно он, после смерти последнего акустика и пилота много лет назад, до сегодняшнего дня отвечал за их последний беспилотник.
– Все собрались? – спросил штурман.
Широков огляделся, скользя взглядом по крупным белым литерам на груди каждого из присутствующих. Все вроде бы были на месте, пустовало только кресло капитана.
– Все.
– А где капитан? – спросил один из охотников, кивнув на почетное, обитое красным бархатом, кресло в первом ряду, которое сейчас явственно пустовало.
– Капитана нет, – с нескрываемым удивлением ответил Широков.
– Товарищ Широков, – обратился к нему штурман, – вы же знаете правила. Ответственный за проведение политинформации отвечает и за ее посещаемость.
Широков молча поднялся и, провожаемый насмешливыми взглядами охотников, отправился в центральный отсек искать командира. Вообще, случай небывалый, конечно. Обычно капитан приходит первым и, посасывая из высокого граненого стакана нечто секретное, рецепт чего известен одному Юрке, восседает в своем кресле аккурат напротив портрета Государя.
Деликатно покашливая, Борис остановился перед входом в капитанскую каюту, для чего пришлось пройти чуть не все лодку.
– Товарищ Правый Капитан!
Тишина.
Постукивая костяшками пальцев по окрашенному под дерево пластику, Широков повторил:
– Товарищ Капитан!
Делая паузы между ударами, он прислушивался.
Наконец за дверью послышалось какое-то бормотание и слабый, еле слышимый сквозь неплотно задраенный люк стон.
– Товарищ капитан! – уже громче и настойчивее воззвал Широков.
И тут же с той стороны двери упало что-то тяжелое, стеклянное и с хрустальным звоном разбилось вдребезги. С таким раздробленным на тысячи кусочков звуком могла рухнуть разве что люстра в Большом театре.
– Ёб твою мать, – донесся из-за двери удивительно ясный и четкий голос.
В ту же секунду дверь открылась и оттуда, не останавливаясь и не поднимая глаз, серым полосатым котом выскользнул Юрка, босой и в тельняшке навыпуск.
– Товарищ Правый капитан…