Он запер ключом тяжелую дверь, придвинул к ней стол и поставил на него стул. Так он добрался до верхней фрамуги окна, вышиб «щит Давида» — декоративную решетку, расписанную разными цветами, — чтоб удобней было целиться в нападающих. Закончив приготовления, он проверил, хорошо ли закрыта дверь, и улегся на холодный пол у стола. Так он пролежал там два дня без пищи и воды в ожидании врагов. Он не вспоминал ни жену, ни детей, ушедших вместе со всеми. Всю общину он будто вычеркнул из сердца. Только святость синагоги заполняла его душу. Предчувствие грядущей битвы за святое место придавало ему решимость и силу Самсона, поразившего филистимлян.
Итак, в местечке Тетиеве осталось лишь два одиноких еврея: шинкарь, которого заставили подавать вино, и залегший, как лев, у дверей синагоги, шамес.
II
Батько Гонта ехал верхом на низкорослой лошадке с широким крупом и маленькой головой. Это был настоящий казацкий конь, упитанный, с потертой в тяжелых походах шерстью. Папаха атамана была лихо сдвинута набок, а длинная сабля почти касалась земли. Маленькие, злые глазки словно утонули в жирных складках крупного лица. Бурые усы свисали по обе стороны большого рта.
За ним шествовали музыканты, дальше — всадники с кривыми мечами, потом вооруженные кто во что горазд повстанцы из сел и хуторов. В самом конце плелся длинный обоз — телеги с провиантом, воинским снаряжением и награбленным добром. Ординарцы носились вдоль всего войска, а по-праздничному одетые селяне, мужики да бабы, оглушали Гонту приветствиями, махали флагами, кидали под ноги цветы. Вся округа гремела. А небо, как в канун появления Моисея со Скрижалями Завета, было ясное, спокойное, голубое. До праздника Шавуот оставалась неделя.
Лагерь расположился на круглой площади в центре города, вокруг креста с распятым Иисусом. Толпа уплотнилась и прижалась к домам с закрытыми ставнями. Сидя на коне, батько Гонта произнес короткую речь, разжигая толпу призывами и бросая вверх папаху. Адъютанты раскинули ему шатер в тени, расстелили у входа красный ковер. Батько принялся за свои дела.
Прежде всего он приказал явиться к нему «Громаде». Перед ним выстроились полукругом двенадцать почтенных крестьян со сложенными шапками в руках и двойным земным поклоном отдали ему честь.
— Пусть предстанут предо мной жиды и ляхи! — крикнул им батько Гонта.
— Убежали, батько, убежали, — извиняющимся голосом сказал старшина «Громады».
— И ни один не остался?
— Из ляхов — ни один.
— А из жидов?
— Ни одного, батько. Мы только задержали «Хомку»-трактирщика, чтобы поил вином и пивом. Прикажи, батько, оставить его живого для блага «Громады».