. Ваше настроение меняется; мышцы непроизвольно сокращаются, особенно мышцы лица и плеч — они как бы поникают; ваша эндокринная система выбрасывает целый коктейль гормонов стресса, в котором есть кортизол, адреналин и буквально щепотка окситоцина. Этот самый окситоцин, похоже, и делает стыд социальным, восстанавливая разорванные нами связи.
После этого стыд делает кое-что еще — он запускает реакцию «бей, беги, замри», или страх. Обычно мы замираем, беспокоясь о том, что о нас подумают. Но если нам кажется, что наше чувство стыда вызвано кем-то другим, может возобладать потребность дать отпор. Мы начинаем злиться. При этом стыд как социальная эмоция — это не только чувства отдельно взятого индивида. По словам антрополога Рут Бенедикт, иногда на балансе стыда, страха и гнева строятся эмоциональные режимы целых культур.
Культура стыда?
В опубликованной в 1946 году книге «Хризантема и меч» Бенедикт описывает культуру Японии как «культуру стыда». Она сравнивает ее с американской культурой, которую определяет как «культуру вины». По ее мнению, основное различие заключается в том, что культура вины сосредоточена на ощущении людьми вины за содеянное. Люди в таких культурах беспокоятся о личном наказании: тюремном сроке, адских муках и т. д. В культуре стыда, например в Японии, люди куда больше боятся стать изгоями и навлечь бесчестие на окружающих. Бенедикт выделяет также третий тип культуры — культуру страха. В такой культуре люди боятся поступать плохо под страхом причинения им вреда или смерти. Культуры, породившие охоту на ведьм, о которой мы говорили выше, в классификации Бенедикт относятся к культурам страха.
Бенедикт в основном упрекали в том, что в ходе своего исследования она сосредоточилась не на японском народе в целом, а исключительно на элитах. Кроме того, важно отметить, что Бенедикт писала о Японии в период серьезных национальных потрясений, то есть в то время, когда японская культура претерпевала быстрые и радикальные изменения. Так, вместо того чтобы держаться обособленно, Япония стала развязывать агрессивные войны. Однако — и это может показаться несколько странным, поскольку Бенедикт все же была чужаком, — ее идеи широко распространились среди японцев. С момента выхода перевода в Японии продали два миллиона экземпляров «Хризантемы и меча». Благодаря книге стало расти число публикаций в рамках нихондзинрон, или работ о «японскости». Ей даже удалось внедрить понятия культуры стыда и культуры вины в японский менталитет.
Конечно, реальность такова, что все культуры в той или иной степени подвержены комплексу вины, стыда или страха. В них также есть немного любви, немного желания и немного храбрости. Определение японской культуры как культуры стыда может выглядеть некоторым упрощением, которым наверняка и является, однако концепция японского стыда хадзи сыграла свою роль в том, что Япония снова открылась миру. Чтобы понять хадзи, потребуется разобраться не только в современной научной концепции стыда. К концу правления сёгуната Токугава, несмотря на все попытки очистить Японию от иностранных идей, понимание хадзи основывалось на целом ряде представлений о стыде, просочившихся в страну за предыдущее тысячелетие, начиная с древней практики синто.