.
Мрачный и угрюмый, сидел он в своём шатре, когда вечером этого же дня к нему пришли два судебных пристава, с объявлением времени и места боя. Оружием были назначены мечи одинаковой длины и тяжести, доспехи — по желанию, щиты же и кинжалы в левой руке не допускались.
Приставы потребовали, чтобы в тот же вечер ещё «до звезды» Седлецкий назвал своих поручников, т. е. свидетелей для подписи грамоты и присутствия при самом «поле». По приказанию князя, место было указано на три полёта стрелы от Танненбергской церкви, на ровном зелёном лужку у озера, время — тотчас после ранних обеден.
Когда приставы ушли, Седлецкий словно очнулся. Он знал, что ему надо искать поручников, но не знал к кому обратиться. В литовско-русском войске у него совсем не было приятелей. Надменное обращение и, главным образом, хвастовство оттолкнули от него скромных суровых литвинов, а русские, видя в нём завзятого латынщика, чурались его. Да он и сам не пошёл бы к схизматикам за поручниками.
Он вспомнил о своих единоверцах, Яне и Якове Бельских, и, не раздумывая долго, направился к их шатрам, расположенным недалеко от ставки великого князя.
В ставке старшего брата Яна шёл пир горой. Целая сотня гостей-соратников, пришедшая поздравить молодых братьев Бельских с княжеской и королевскою милостью (они оба были щедро награждены обоими государями), не могла поместиться под шатром и восседала за большими походными столами, уставленными флягами со старой венгржиной и заморскими винами, попавшими на долю братьев из военной добычи.
Увидав пиршество, Седлецкий остановился в нерешительности. Ему казалось неловким смущать хозяев несвоевременной просьбой. Он хотел уже идти обратно, но его заметил один из хозяев, пан Ян, и дружески пригласил выпить чару вина.
— Не до вина мне, дорогой хозяин, — отозвался Седлецкий, — завтра «поле». Хотя я не беспокоюсь об его исходе, мой меч сумеет постоять за меня, — добавил он хвастливо, — одно горе: нет поручников, в нашем знамени или литвины-язычники, или русские схизматики, обратиться не к кому. Не марать же моё шляхетство, обращаясь к худородному.
— Как, у благородного польского шляхтича нет поручных? Быть этого не может! Это срам и позор. Это я устрою, хотя бы самому мне пришлось целовать за тебя крест. Ну, не печалься! Эй, други, скорее чару фряжского моему другу пану Седлецкому.
Седлецкий просиял: сам пан Бельский, воин княжеского рода, даже без его просьбы идёт к нему в поручители. Он взял поданную ему чару и смело вмешался в толпу шляхтичей и пировавших витязей.
Хотя пан Седлецкий ничем особым себя не выказал во вчерашнем бою и, умерив свою всегдашнюю запальчивость, держался больше вторых линий, но всё-таки не убежал с поля битвы и в последнюю минуту, когда сломленные немцы дрогнули, был в числе преследующих, даже захватил несколько пленных, бросивших перед ним оружие. Его имя поэтому было записано в числе отличившихся, и он с гордостью мог ожидать награды. Как вдруг неосторожный спор и ничем не оправданная клевета на рыцаря-гостя довела его до «поля».