. Благо — цепей было много разыскано в обозе рыцарском, их решено было употребить вместо мочальных или пеньковых канатов, обыкновенно употреблявшихся в таких случаях.
Заслышав звон церковного колокола, со всех концов стана к церкви потянулись молящиеся. На этот раз их собралось гораздо больше обыкновенного — всех манило любопытство посмотреть «поле», весть о котором разнеслась ещё с вечера по всему лагерю.
Проснулся и Седлецкий. Полоска дневного света, пробившегося сквозь полог шатра, резанула ему глаза. Он быстро приподнялся на ложе и с тревогой обвёл взором вокруг себя. Сновидение, или, вернее, кошмар, были ещё так живы, что действительность казалась только продолжением сна. Меч, с вечера так и замерший в руке Седлецкого, казалось, ещё больше подтверждал эту уверенность. Только совсем очнувшись и оглядевшись кругом, Седлецкий опомнился. Все происшествия вчерашнего дня — вызов, поручители и, наконец, колдовство Хмыря над мечами, — припоминалось ему отчетливо.
Под впечатлением первого чувства гадливости он отбросил от себя меч, бывший всю ночь в его руке, и быстро начал одеваться. Он не звал слугу. Ему противен был вид старого литвина. Он боялся на его лице прочесть укор своей совести, но старый Хмырь, услыхав шорох в палатке господина, сам, без зова, взошёл к нему и молча стал подавать одну за другой принадлежности туалета.
Увидав брошенные на ковёр мечи, он поднял их, старательно осмотрел и повесил на прежнее место над изголовьем. Полоска, сделанная восковой свечей на блестящем клинке меча, была довольно заметна при дневном свете. При желании, ошибиться мечами было невозможно.
Седлецкий одевался словно на бал или большое пиршество, в лучшие вещи своего гардероба — серый бархатный колет с малиновыми выпушками стягивал его стройную талию. Жёлтые сафьянные сапоги с серебряными пряжками, надетые поверх вплотную обтянутых серых шёлковых брюк с буффами, довершали его костюм. Надеть оружие, по обычаям шляхты, он должен был уже на самом месте боя.
Он был уже совсем готов, когда от Танненбергской церкви послышался троекратный сигнал рога, призывающего поединщиков к священному полю суда Божия.
Приказав своим конюхам, одетым к случаю в лучшее платье, нести вслед за собой кирасу, шлем, колонтари и присланные ещё с вечера Туганом-мирзой наручники, Седлецкий вышел из ставки, одетый франтовски, в больших перчатках с крагами, но безоружный. Мальчик лет пятнадцати, сын его старосты, одетый пажом, нёс за ним следом оба рыцарских меча на шитой подушке. Словом, польский франтоватый шляхтич сказывался в Седлецком на каждом шагу.