Андрей вынул руки из карманов и медленно зашагал к длинной деревянной кровати, об удобстве которой никто не беспокоился, потому что тот, кому суждено было там лежать, пожаловаться не мог. Он приблизился к гробу и положил руки на крышку, переведя весь тела на них, опустив голову, будто так мог поговорить с ним.
С amigo.
Ему незачем было поднимать крышку, он и так всё видел, причём самый первый. Многие лицезрели уже бледную кожу, Андрей же помнил, как сокращались мышцы на лице Коли. Улыбку… Кровь… Compadre… Помнишь?.. Так много всего… И так быстро всё обрывается.
– Ты мне в тот день показался как-то необычно красивым, amigo. – Андрей погладил лакированную поверхность. – И глаза у тебя как-то странно блестели. Ты выглядел… совсем по-другому.
Вокруг стояли обличённые во мглу тени, пока над их головами сгущались облака, превращаясь в тучи. Капли. Капли били по головам теней и по крышке гроба. Тук-тук-тук-тук. Вот, оказывается, как звучит настоящая панихида – стук дождевых капель по крышке гроба. Андрей слушал её, стоя в центре импровизированного круга из людей, склонившись над «деревянной кроватью». Капли. Дождевые капли сопровождали его в другой мир. Их стук. Этот неутихающий, пробивающий сознание стук.
К Андрею робко подошёл священник. Капли стучали и по нему. Они стучали по всему.
– Позвольте мне произв…
– Ещё минуту, – Андрей глубоко вдохнул. – Мне нужно с ним поговорить.
Священник отошёл, а Андрей, закрыв глаза, вернулся в тот день, когда слёз пролилось больше, чем за всю его жизнь. И стоило в памяти всплыть первому фрагменту, как внутри стала закипать старая злость. Андрей увидел Колю – живого, улыбающегося… и вот тогда в нём взвыла ярость.
Он заново проживал 1 декабря.
***
Он действительно тогда казался очень красивым.
Они сидели в одной из закусочных Петербурга уже пятнадцать минут в ожидании заказа, а Коля в тишине сидеть, естественно, не мог. Он говорил, говорил, говорил, что-то оживлённо рассказывал, и этот огонь в глазах, разрастающийся по мере рассказанного, освещал лицо Коли так, что оно не могла не показаться красивым. Даже тогда Андрей, ещё не зная, что произойдёт, на какое-то время выпал из мира, видя только лицо Коли и бегающую по нему странную, необычную, почти призрачную красоту. И глаза как-то странно блестели. Словно они хотели о чём-то предупредить.
– …ну а я вообще не знаю, что ей сказать. Понимаешь, она вся такая милая, у неё щёчки такие, я ни у кого не видел таких щёчек. Она когда улыбается, они у неё ещё в стороны так забавно раздвигаются, я прям не могу! Ну вот, стоим мы, значит, у этой автобусной остановки, до которой я её довёл, смотрим друг другу в глаза – а я уже видел, что её автобус подъезжает, – и думаю: «Всё, либо ты её сейчас целуешь, либо никогда не поцелуешь».