– Напомню тебе, что своему родному сыну ты никто! У тебя нет на него никаких прав! Так что отпусти меня и катись к черту!
Подгорский разжал руки так неожиданно, что я чуть не потеряла равновесие.
– Алина, не зли меня. Не хочешь по-хорошему, все равно будет по-моему. И ты сама ко мне при…, – он споткнулся на полуслове, сообразив, что перегнул палку.
Но ярость мне уже застилала глаза, поэтому я уцепилась за недосказанную фразу, как бультерьер.
– Сама приползу, ты хотел сказать? Вот! – я сунула ему под нос поднятый средний палец, чего в жизни никогда не делала. Но это вышло само собой. Очевидно, мозг решил сэкономить свою энергию и вместо пространного объяснения выдал этот хулиганский жест. Но меня понесло дальше. – Я не приползла к тебе, когда меня выбросили на улицу. Я не приползла к тебе, когда давилась отваром душицы, чтоб сохранить молоко, потому что на смеси не было денег. Я не приползла к тебе, когда не на что было купить одежду сыну. И я ловила объявления «Отдам детские вещи или игрушки»! А считать сын учился на шишках, которые в парке валялись. И у нас не было никаких развивающих пособий! Списанная в школьной библиотеке азбука нас научила читать! И после этого ты еще думаешь, что сможешь меня прогнуть?!
Я развернулась и бросилась прочь со скоростью резвого кабана. Злость перекрыла дорогу здравому смыслу, и я даже не думала, что у меня нет денег на маршрутку. Нет в телефоне приложения «такси», которое привязано к карте, потому что такси я не пользовалась. А голосовать на окраине города – ну такое себе занятие.
На мое счастье, в Подгорском еще оставалась доля порядочности. И он меня догнал. Схватил за руку и потащил к машине. Уже без романтики. Просто как какого-то беспризорника, пойманного за кражей.
Молча затолкав меня на заднее сидение, рванул машину с места, будто за ним гнались черти с раскаленной сковородкой. Теперь он был тем Подгорским, которого я увидела в клинике. С виду холодный, как арктический лед, которым можно обжечься. С презрительно искривленными губами. Но атмосфера в машине была такой наэлектризованной, что чиркни зажигалкой – и рванет. Казалось даже, что я слышу, как скрипят его зубы от бешенства.
Я испытывала противоречивые чувства. Меня душила обида. И в то же время злорадство притопывало ножками от удовлетворения – Подгорский, наверно, впервые получил не то, что хотел.
Хотя, как, оказалось, я погорячилась с выводами.