— Ладно, работайте.
Спускаемся с Тимом на первый этаж и, не сговариваясь, закуриваем.
— Ну ты как?
— Толи сдохнуть охота, толи нажраться до потери пульса.
— Богатый выбор…
— Наташа вернулась. — Вглядываюсь вдаль, а сам вижу осуждающие глаза девушки.
— И как? — Аккуратно спрашивает Тим.
— Да хер его знает. Я ей всё рассказал… Про Карину…
Князев давится дымом и долго пытается отдышаться.
— А она?
— Надеюсь, что вернусь уже в пустой дом.
— Козёл! — Рычит на меня друг, но больше смиренно, чем злобно.
— Тим… Пусть лучше так, чем быть виноватым в еще одной загубленной жизни.
На пару минут повисает гробовая тишина, а затем друг опускает руку мне на плечо.
— Ты не виноват в её смерти…
— Да? А кто? — Усмехаюсь с горечью в голосе. — Только я и виноват…
Невозможно счесть, сколько раз я корил себя за свой поступок. Сколько проклинал тот день, когда поехал за ней во дворы.
Если бы прошел мимо, не зацепился взглядом за боевую девушку, поучающую какую-то малолетку жизни на злосчастном переходе — ничего бы этого не было. Я виноват! Я и только Я!
— Поехали в бар? — Выводит меня из раздумий друг, и тянет к машине.
Заведение выглядело… уныло… Потрепанные столы, затоптанный пол, потяганные жизнью официантки и спертый воздух.
— Тим, я, конечно, извиняюсь, но мы ж вроде не бедные… Поприличней места не нашлось? — Оглядываюсь по сторонам в поисках хоть чего-то приятного, но не нахожу.
— Не хочу, что бы нас узнали. Только в подобной дыре можно посидеть спокойно.
Друг проходит в середину зала, падает на стул за свободным столом и подзывает официанта.
Сажусь напротив, и вмиг как-то похер становится. На бар этот, на себя, и на жизнь, в целом.
— Добрый вечер! Что желаете? — Паренек опускает на стол засмальцованное меню, и если Тим рискнет здесь жрать — дело его, но мне как-то не хочется отдать Богу душу из-за испорченного мяса или протухшего салата.
— Виски… — Бросает на меня взгляд, и добавляет, — бутылку.
Официант исчезает, что бы уже через минуту снова засуетится около стола.
Первые пару порций выпиваем молча, словно поминаем кого-то.
Разговор заводить не спешим, каждый думает о своем, и мысли наши схожи лишь в одном — они угрюмые и мрачные.
— Как так вышло, Тим? — Подаю голос, когда бутылка опустела наполовину. — Почему именно мы? Почему в нашей жизни столько дерьма и нет справедливости? Ладно ты за Тинку наказал, а я? Родителей убили — никто не ответил. Карину убили — никто не ответил. Почему так?
Видимо, мы дошли до той кондиции, когда появляется жалость к себе и все силы уходят. Вдруг такая усталость накатила, так бы и сидел на этом поскрипывающем стуле, в захудалом баре, где топор можно вешать от сигаретного дыма.