– Не смешно, я его сегодня впервые увидел. Поди знай, может, он с вами приехал. Давайте зовите маму мою или кого из школы, учителя могут представлять своих учеников.
Приезжие повернулись к участковому, тот подумал и сказал:
– В соседнем доме учительница на постое стоит. На бюллетене она, на гвоздь наступила, с палочкой ходит. Сейчас позову.
Мы продолжили пить чай, а участковый отправился в соседний дом. Вскоре он вернулся с математичкой. Я её знал, она у меня в пятом классе математику вела.
Математичка устроилась за столом, я ей тоже чаю налил, и начался опрос. Он прервался только раз, когда я встал, чтобы снять казан с огня и залить угли водой. (Это в тех местах, где дерева много, всё сжигают, а тут просохнут, и снова запалить можно будет.)
А опрашивали меня именно по Лемману. Вот ведь, даже из могилы гадит. Адрес я «не знал», но когда мне предъявили фотографии дома и подъезда, я «вспомнил». Точно, заходил туда пописать. Следователи впали в ступор, учительница укоризненно покачала головой.
Потом они зашли с другой стороны: спросили насчёт запаха сгоревшего пороха в подъезде. Я не отрицал, что запах был, и пояснил:
– Газы у меня были, горохового супа поел, как сейчас помню.
Однако следователей с мысли было не сбить. Они сообщили, что убит известный автор песен, а в моём песеннике, отмеченном мной сорок шестым годом, оказались те самые песни. Не украл ли Лемман их у меня? Не отомстил ли я ему за это? Не бывает таких совпадений. А о том, что песни были украдены, всё село говорит.
– Я прощаю его. Бог его накажет, – ответил я на эти инсинуации и сложил руки в молитвенном жесте.
– Уже наказал.
– Во-от, Бог, он всё-ё-ё видит, – поднял я палец вверх.
Учительница смотрела на меня с недоумением: она видела, что я просто глумлюсь, но не понимала, как можно так поступать с родной милицией. Ведь хотя здесь сотрудники милиции ещё не наработали такого абсолютного авторитета, как в будущем, лет через двадцать, но всё равно представители власти были весьма уважаемы.
Я уже понял, что на меня хотят повесить это убийство, а капитан понял, что сам я не признаюсь. Минут десять он пытался меня уговаривать: мол, признайся, тебе одиннадцать лет, всё рано ничего не будет, а мы дело закроем. Даже наш участковый смотрел на него с недоумением.
Тут мы прервались: пришла на обед Марфа Андреевна. Пока она разливала щи, я нарезал хлеб большими ломтями. Гости были приглашены к обеду, а тут и Кнопка с двумя подружками прибежала. От щей она отказалась. Я положил им большую горку плова, и они втроём ели из одной тарелки. Гости наяривали и щи, и плов и только нахваливали. Так и пообедали.