– У нечисти? Да, немного иначе. Мы ведь и живем дольше. Сейчас я соответствую человеческому расцвету юности и буду еще соответствовать лет триста, если ничего не изменится, – прикинул Вася. – Потом наступит что-то вроде зрелости.
– Понятно, – у Кости перед мысленным взором побежали картинки – как он взрослеет, матереет, потом седеет, дряхлеет и, наконец, умирает. А Вася не меняется абсолютно.
У него в горле пересохло от этих мыслей, и он мотнул головой, пытаясь их отогнать.
– Я тебя нарисую, завтра же! – решительно пообещал он.
– Нарисуешь меня? – Вася был удивлен таким поворотом разговора. – Тебе мало фотографий?
– Мало! Хочу рисунок, – эта мысль ведь преследовала его едва ли не с первой встречи. – Не волнуйся, я неплохо рисую, вроде.
– Я не волнуюсь, рисуй, как тебе хочется. Это будет портрет? – поинтересовался Вася.
– Хм… нет, – чуть отодвинувшись, чтобы охватить взглядом больше Васиного тела, Костя покачал головой. – То есть, буквально, да, портрет, конечно, но не только лицо. Я подумаю, – пообещал он и вернулся в объятья Василька.
– Везет мне на творцов, то поэты, то писатели, то художники, – улыбнулся Вася, поглаживая его по спине.
– Значит, ты сам таких притягиваешь, – Костя не ревновал Васю к его прежним отношениям и влюбленностям, во-первых, не видел смысла, а, во-вторых, ему грели душу слова о первой взаимности.
К рисованию он подготовился основательно – добавил в их каморку еще света, прихватил из дома фанерку, чтобы подложить под лист, тщательно наточил карандаши и, конечно, топчан обустроил, чтобы Васе удобно было долго лежать.
– Устраивайся, – попросил он, оставив открытой шторку, чтобы солнечный свет проникал внутрь и целовал длинные ноги Василька.
– Я буду просто лежать? – спросил Василек, подпихивая под себя подушки, чтобы было удобно. – Или ты хочешь рисовать меня спящим?
– Нет, я должен видеть твои глаза, – предупредил Костя, подойдя к нему, чтобы устроить поэффектнее, но и удобно для Васи. – Одну руку закинь за голову, вот так, а вторую можешь к лицу, чуть отводи волосы. Вот так замечательно, – Костя поцеловал его в кончик носа и, вернувшись к своему рабочему месту, приступил к делу.
– Как это называют в искусстве, Одалиска? – рассмеялся Василек, ощущая себя немного странно, но покорно лежал, как ему сказали. Он прогнулся в пояснице, повернул бедро, и изгибы его тела на миг заставили Костю забыть, что он хотел.
– Ты… в миллион раз прекраснее любой Одалиски, – прочистив пересохшее горло, отозвался он. – Не провоцируй меня, пожалуйста! Мне и так непросто, – он облизал губы.