- Отойдите, товарищ! Нельзя разговаривать с арестантами.
- А огурчики, огурчики передать можно?
- Нельзя, проходите.
- А все-таки не унывайте, товарищи, - еще раз с силой крикнул маленький человек, - я сам только что из тюрьмы, знаю все...
- Спасибо на добром слове, спасибо! - кричали мы ему вслед.
Стало совсем весело, когда я увидела своих друзей; они сидели в самых естественных позах под деревом на траве и шили, точно они вышли подышать свежим воздухом из одного из домов на бульваре. Увидев нас, встали и пошли по боковой дорожке. Может быть, я не сумела скрыть радость и волнение, а может быть, Петровская передала следователю об этом свидании, но только надзиратель сейчас же их заметил и стал отгонять.
- Отходите дальше, гражданки, - кричал он, - а то арестую...
Одна из женщин была Прасковья Евгеньевна Мельгунова, она надеялась увидать своего мужа.
Баня была похожа на военный лагерь. Кругом все оцеплено красноармейцами. Сновали взад и вперед мотоциклетки. Около входа распоряжался прямой и высокий, как жердь, наш рыжий комендант.
В бане было невыносимо душно, густой пеленой стоял пар, но горячей воды было вволю. Красные, распаренные, мы бодро шагали по бульвару обратно в тюрьму. По боковой дорожке сопровождали нас две женщины и приветливо мне улыбались.
* * *
Вздрогнула тюрьма. Задрожали окна. Что это?
- Обстрел из тяжелых орудий... Боже мой, неужели бои, переворот?
Страшные удары не прекращались, сотрясались дома, звенели стекла, вылетая и разбиваясь о мостовую.
Мы бросились к щелке в трубе:
- Что это? Бой?
Ответили неопределенно: может быть, бои, а может быть, взрывы. Удары были равномерные и частые, один за другим. Хотелось верить, что они несут избавление. "Тра, та, та. Тра, та, та!" Дрожало здание, звенели разбитые стекла. "Освободят, откроют все тюрьмы. А вдруг не успеют освободить? Убьют чекисты?"
Уложили вещи и ждали.
Казалось, прошло много часов, взрывы стали тише, реже.
- Что это было? - спросили мы вечером у надзирателя.
- На Ходынке пороховые склады горели...
* * *
А через несколько дней - новая тревога.
- Как будто гарью пахнет? - доктор Петровская оторвалась от пасьянса и выглянула в окно. - Ничего не видно.
Княжна вскочила на подоконник, на решетки. Окно было чуть-чуть приоткрыто - настолько, насколько допускали решетки. Пригнувшись к правой стороне, можно было видеть часть двора и левое крыло тюрьмы.
- Я вижу дым! Пожар, может быть!
Одна за другой мы лазили на решетки, стараясь понять, что происходит. С каждой минутой дым становился гуще и чернее. Горел третий этаж левого крыла. До нас доносились крики, топот бегущих по коридору ног.